Львович (перебивая). Мне и надо людей, мне и надобно вас, дорогая наша Арина Родионовна. (Целует ее в голову.) Вы старшая муза России – вот вы кто!
Арина Родионовна. Не чую, батюшка, не чую!
Василий Львович. А где Сашка? Он здесь где-то… Я думал, он при тебе!
Арина Родионовна. Нету, батюшка, нету; должно, в горницах шалит, где ж еще. Сама жду его – не дождуся, в кои-то веки из Личея своего показался, и то нету.
Василий Львович. Сбежал, подлец!
Арина Родионовна. Ан явится. Он до нас памятливый.
Василий Львович. Матушка, Арина Родионовна, вы бы его выпороли, – ведь есть за что!
Арина Родионовна. Знаю, батюшка, знаю, да не смею.
Василий Львович. Как так – не смеете! Штанишки прочь – и хворостиной его, хворостиной, чтобы визжал, подлец этакий! Ведь вы ему больше матери – вы его выходили, вы сердце в него свое положили…
Арина Родионовна. А то как же, батюшка, а то как же: без того младенец человеком не станет!
Василий Львович. Ну и попарывайте, попарывайте его – зимой хворостиной, а летом крапивой…
Арина Родионовна. Не с руки, батюшка: ему-то больно, а мне вдвое.
Василий Львович. Вдвое, говоришь! (Открывает резким движением книгу, что принес под мышкой, читает.)
Но кто там мчится в колеснице
На резвой двоице порой?
Слыхала, матушка, какие стихи ныне пишут, а? Двоица! Ах, мерзавец!.. Это пару лошадей он так пишет, когда одна лошадь вдвое бывает. Это все князь Шихматов, шут полосатый. Это что же такое, матушка моя? Отвечай мне, я жалуюсь тебе? Это библический содом и желтый дом!.. (Василий Львович с яростью швыряет книгу в горящую печь.) Вон отсюда! – здесь Пушкины живут!
Арина Родионовна. Дело ваше, а нам ни к чему.
Василий Львович (с остаточной яростью). Как так вам ни к чему? А что же вам к чему? Ах, рабство жалкое!..
Арина Родионовна. А ты не шуми, батюшка… Что ты бросил – и нам ни к чему. А что нам впрок, то мы из огня возьмем и с земли подымем. (Она меняется в лице и что-то невнятно шепчет или напевает.)
Василий Львович. Громче, матушка, – во всеуслышание!
Арина Родионовна (напевая внятно и задушевно).
Ты спросишь: «Где ж мои родные?»
И не найдешь семьи родной.
Мой ангел будет грустной думой
Томиться меж других детей!
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей;
Повсюду странник одинокий,
Предел неправедный кляня.
Услышит он упрек жестокий.
Прости, прости тогда меня…
Из-за русской печи появляются Даша и Маша; Маша переоделась в сухую одежду; обе они молча, несколько испуганно наблюдают из отдаления за действием.
Даша (вдруг; громко, продолжая стихотворение).
Быть может, сирота унылый,
Узнаешь, обоймешь отца…
(И сразу смолкает, смутившись.)
Василий Львович глядит на всех, потрясенный