сделает сердце твое счастливым,
И никогда не будет в нем фальши…» —
Так матушка плакала о любимом
Ребенке. А он уходил все дальше.
У окна
Она стояла долго у окна,
Цепляясь взглядом за черту предметов,
У горизонта слившихся. Одна.
Но пустоты не чувствуя при этом.
Был день похож на предыдущий день:
Без суеты, без лишнего движенья.
Она стояла, и скользила тень
Ей под ноги, как чье-то откровенье.
А где-то в доме замерли весы,
Ворчал старик и нервничал ребенок,
Бежало время, тикали часы —
Их стрелка походила на осколок,
Застрявший в неподвижности. И взгляд
Летел за птицами, срезая небо
По краешку, и много раз подряд…
Она звала их, предлагая хлеба.
Но птицы улетали. У окна
Стояла, не меняя положенья,
Слепая женщина. Она одна
Из тех, кто видит мир без искаженья.
Инна Порядина
г. Москва
Окончила отделение русского языка и литературы Московского государственного педагогического университета имени М. А. Шолохова. Публикуется как детский писатель с 2016 года, работает в жанре короткого рассказа и детского фэнтези.
Из интервью с автором:
Не знаю, какие произведения люблю писать больше: миниатюры ли, каждое слово которых выверено и может нести в себе несколько смыслов, или длинные рассказы, объем которых позволяет развернуться, поэтому пишу и то и другое.
© Порядина И., 2018
Бенефис
Она вошла стремительно, распахнув стеклянную дверь, и с порога попросила самого лучшего.
«Платья, корсеты, вуали! Несите все!» – кричали ее тонкий стан, коричные глаза и губы в яркой акварели.
Я выложил пред нею наш товар: тончайшие лилейные кружева, белоснежные газовые лифы и невесомые сетчатые чулки, которые прелестны на точеной женской ножке.
Она хлопнула пушистыми ресницами, сверкнула ямочками на щеках, и я принес бордовые, синие и золотые шелковые корсеты с десятками холодных застежек; и сотни воздушных разноцветных юбок; и перчатки, которые для того лишь созданы, чтобы обнимать каждый женский пальчик да карабкаться все выше, выше, выше по гладкой юной коже к острому тугому локотку.
«Ах, я актриса, – призналась она мне, зардевшись, и хихикнула в кулачок, – и знаете ли, я помню свой первый бенефис! Я расскажу».
«Зачем вы к нам?» – в тот день спросила меня строгая дама в пожилом пенсне. «Да, она была знаменитой артисткой и сидела в приемной комиссии».
«Я люблю платья! – ответила ей я. – И чтобы крутиться, и стоять на сцене, и чтобы зрители, и свет, и аплодисменты! Ведь театр – это жизнь!»
Я завернул ей полдюжины носовых платков в хрустящую бумагу. Больше она ничего не взяла. Хотя нет. Уже на пороге, обернувшись, потребовала шляпку. «Непременно черный котелок», – качнула она острым подбородком.
«Постойте, – подивился я, – такая прелестница будет в мужском котелке?»
Она кивнула, и я продал наш самый лучший, но не ее размера.
А вечером, когда