было от двенадцати до четырнадцати лет, как Серафиме. Но не Любе, которую можно было считать взрослой. Она часто приходила на службы, иногда просто постоять в храме (если отец Борис находился внутри), слушала проповеди, церковные песнопения, а недавно записалась в помощницы. Священнослужитель поначалу считал ее истовой верующей, но позже переменил свое мнение на кардинально противоположное. Они заявились как-то с подругой Раисой на проповедь и шептались, поглядывая на отца Бориса, безбожно смеялись, прикрываясь ладонями. Тогда он и узрел ее истинное лицо за маской праведности и безвинности. Лицо блудницы.
– Не стой, Лилит, не береди мою душу, – проговорил батюшка, не желая снова поддаваться гневу.
– Я не Лилит, – удивленно отозвалась та.
– Ты – это она, – настаивал отец Борис. – Матушка Ольга не видит, другие – тоже. Но меня ты не проведешь, Люба, скрывающая в себе Лилит – первого демона.
Девушка содрогнулась, в шоке распахнув глаза. А после чего с плачем она бросилась за территорию храма. За воротами показался Григорий – доброволец-водитель при церкви. Грише было чуть за сорок, он был гладко выбрит, а в коротких волосах прослеживалась седина. Мужчина носил серый свитер грубой вязки почти в любую погоду. Отцу Борису он нравился своей немногословностью, исполнительностью и пунктуальностью – все поручения были выполнены им вовремя и без вопросов. Читалась в нем какая-то и жизненная мудрость. А вот на службы Григорий ходил редко.
– Вы несправедливы к ней, отец Борис, – заговорил он, нарушив свое обыденное молчание. – И даже, позвольте сказать правду, жестоки.
Гриша держал в руках коробку с продуктами, которую должен был сразу отнести в приходскую кухню. И отчего-то задержался.
– Я прав, Григорий, – категорично ответил батюшка, разворачиваясь, чтобы пойти в обратно храм, занять свою обитель. – Хотя и выбрал довольно суровую аналогию. Быть может, она подскажет Любе правильный путь.
– Люба – хорошая девушка, – не согласился Григорий. – Не корите ее за любовь к вам. Не туда вы тратите свою праведную энергию.
– Священнослужителя нельзя ставить выше Бога, – резко отозвался Борис. – А она – далеко не Христова невеста.
– Вы временами гордец, батюшка.
– Слышали бы вы, что они мне на исповедях говорят, – разоткровенничался отец Борис, пропустив последнюю фразу Григория мимо ушей. – Грешник на грешнике. Я не обращал внимания – попривык. А сегодня как прозрел. Нехорошо мне даже стало…
– Не прозрение это, отец Борис. Заблуждение, – предостерег Григорий. Отец Борис снова говорил о своем, не слыша:
– Стараешься ведь ради них, направляешь к Свету. Отвернешься на минутку – и они опять во Тьме. Грустно это. Страшно. Спаси Господь, – он перекрестился.
Григорий уже ушел, пока батюшка завершал свою мысль. Мимо ворот тенью проскользила вдруг Егоровна – травница. Отец Борис поспешно