подступившие к Москве вскоре после захвата ими Ростиславля и Коломны.
– После двухдневного штурма татары разрушили городскую стену в нескольких местах и спалили огнем две башни, – молвила Саломея, завершая свое долгое повествование. – Понимая, что Москва неминуемо падет при следующем приступе нехристей, воевода Филипп Нянко настоял на том, чтобы князь Владимир с несколькими гриднями ночью вышли из города и укрылись в лесу за речкой Неглинкой. Отправляясь на эту ночную вылазку, князь Владимир и меня взял с собой. Едва мы перешли по льду Неглинку и углубились в березняк, как наткнулись на татарский дозор. Мунгалов было всего пятеро, поэтому гридни князя Владимира смогли их быстро перебить. За березняком оказался татарский стан, нам пришлось обходить его стороной, чтобы выйти к густому сосновому бору. – Саломея тяжело вздохнула. – Мы шли цепочкой по глубоким сугробам, захваченных у татарских дозорных лошадей Владимир и его гридни вели в поводу. Неожиданно из-за деревьев посыпались стрелы. На небе была луна, поэтому ночь выдалась светлая. Трое гридней были убиты сразу наповал. Еще трое дружинников и с ними князь Владимир схватились за мечи, когда на них выскочили из засады мунгалы. Нехристей было не меньше дюжины. Мне князь Владимир велел садиться на коня и скакать обратно к реке. – Саломея опять тяжело вздохнула, не смея взглянуть на Георгия Всеволодовича. – Лошадка подо мной оказалась дюже резвая. Она-то и унесла меня, как ветер, от погони в лес. Я долго блуждала по лесу, слыша у себя за спиной волчий вой. Уже утром я выбралась на дорогу, по которой ехали несколько саней с беженцами, спешившими во Владимир. Я пристала к ним, и через два дня оказалась во граде Владимире. А что сталось с Владимиром Георгиевичем, не ведаю, – чуть слышно добавила Саломея.
– Чего уж тут гадать, милая, – печально промолвил Георгий Всеволодович. – Принял смерть сын мой от сабель татарских. Упокой, Господи, его душу!
Великий князь осенил себя крестным знамением. Глядя на него, перекрестились находившиеся тут же Святослав и Сулирад. Перекрестилась и Саломея, которой захотелось расплакаться, до того ей было жаль доброго и благородного князя Владимира.
– Вот что, друже, – обратился Георгий Всеволодович к Сулираду, – подыщи для Саломеи место для ночлега у меня во дворце. Да накорми ее как следует, а то она, чаю, толком ничего не ела за последние несколько дней.
Сулирад молча поклонился великому князю и жестом повелел Саломее следовать за ним. Саломея безропотно повиновалась. Перед тем как выйти из комнаты, освещенной пламенем двух масляных светильников, юная иудейка тоже отвесила поклон Георгию Всеволодовичу.
– Что ж, брат, давай выпьем за упокой души твоего сына Владимира, – сказал Святослав, наливая в чаши греческое вино из медного узкогорлого сосуда. – За его смерть мы жестоко отомстим нехристям! Даст Бог, доберемся и до самого Батыги!
Георгий Всеволодович, не проронив ни слова, поднес чашу к губам