проектирования боеприпасов генерал-лейтенант П.О. Гельфрейх, налаживавший в России производство пикриновой кислоты, сконструировавший первые донные взрыватели к снарядам крупных калибров, в ходе кровавой зачистки Архангельска по постановлению тройки Особого отдела охраны Северных границ был расстрелян в апреле 1921 года как «неисправимый контрреволюционер». В августе того же года в Петрограде по «таганцевскому делу» расстреляли крупного химика-технолога профессора М.М. Тихвинского. В Бутырской тюрьме в феврале 1922 года скончался от тифа организатор и начальник противовоздушной обороны Петрограда генерал-майор Г.В. Бурман.
Начальник ГАУ (до декабря 1917 года) генерал-лейтенант В.А. Лехович бежал на юг, где возглавил управление по артиллерийскому снабжению Добровольческой армии, а затем подался в эмиграцию. С остатками «белой гвардии» эвакуировался из Крыма в Югославию заслуженный профессор Михайловской академии, знаток истории развития артиллерии, автор ряда учебников и приборов для стрельбы генерал-лейтенант А.А. Нилус. Конструктор зенитных пушек, командир 1-й автомобильной батареи «для стрельбы по воздушному флоту», разработчик теории зенитной стрельбы полковник В.В. Тарновский нашел прибежище в Чехословакии, где и продолжал трудиться по выбранной тематике, разрабатывая ПУАЗО для фирмы «Шкода». Полковник М.М. Костевич, специалист в области взрывчатых веществ и химической защиты, поменял набережную Невы на набережную Сены, хоть и числится Михаил Михайлович по недоразумению в списке «наиболее известных военных специалистов на службе в РККА».
Решившиеся остаться на «родине победившего пролетариата» до конца жизни чувствовали себя «чуждым элементом». Профессор Артиллерийской академии, выдающийся баллистик, пионер реактивной артиллерии, изобретатель боевой ракеты на бездымном порохе и, естественно, бывший полковник И.П. Граве писал в дневнике:
«Вначале я думал, что партийцы боятся от нас заразиться, опасаются нашего «вредного влияния», как об этом как-то случайно проболтался один из комиссаров Коля Степанов (это он же сказал, что «мы старых специалистов выжмем, как лимон, и выбросим»). Но, конечно, это не объяснение: вопрос более сложный. Тут и остатки начального исходного «спецеедства», тут и глубокое недоверие, тут и классовая вражда, особенно к старым военным, тут и результаты длительной агитации против «золотопогонников». Может быть, тут и расплата за чужие грехи.
Оглядываясь назад, крупных ошибок за собой не вижу. Может быть, ошибочно полагать, что в нашем положении достаточно оставаться честным и добросовестным? Но что можно сделать еще? Я пробовал еще говорить правду, но быстро убедился, что это, как и всегда, очень рискованно…
Все могло быть иначе, если бы к нам отнеслись без ненависти (часто глубоко скрываемой), отнеслись по-деловому и использовали нас полностью».
Не имея под рукой ничего, кроме карандаша и бумаги, при «полном отсутствии отопления, отсутствии