часов успел продиктовать осмотр трупа, описать внешние повреждения и переломы костей. Вернувшись по улице в отделение, в коридоре он увидел сидящего на скамеечке для посетителей незнакомого мужчину с очень загорелым лицом. Вежливо кивнув ему, он прошел в кабинет и там превратился в соляной столб, в статую, изображающую человека-идиота: вытаращенные и чуть на лоб не вылезшие глаза, отвисшая нижняя челюсть и даже капелька слюны на подбородке. И причиной этого послужили разительные перемены его рабочего стола! Нет-нет, он не был опрокинут, он не изменил форму. Он изменил содержание: весь был заставлен бутылками разнообразного размера и формы, порой самой причудливой: там были и коньячные, и водочные, и винные. Причем большинство бутылок он видел впервые в жизни. Там же громоздились горы колбас и окороков. Все это окружали консервные баночки – будто домики пригорода, окружавшие небоскребы бутылок – мелькнула дурацкая мысль. Иван Иванович стоял в оцепенении минут пять, пока за спиной не услышал насмешливый голос:
– Что, засранец? Зазнался? Прошел мимо старого друга как мимо пустого места, а увидел стол, сразу замер, облизываясь?
«Засранец… голос с хрипотцой – так мог говорить только…» – подумал Иван Иванович и медленно повернулся. Да, это и был он, его друг детства, он же майор медицинской службы Унгер, без вести пропавший в горах Афганистана в 1981 году.
– Егор… – прошептал Эксперт, всматриваясь в худое и какое-то жестко-незнакомое лицо. И только глаза… глаза были знакомы до боли! Это были глаза Егора, ближайшего друга детства и сокурсника по мединституту.
– Егор… – снова прошептал Иван.
– Иван… – довольно весело крикнул тот, и шагнув навстречу друг другу, они обнялись, крепко обнялись. Так они и стояли, не в силах разжать объятий, и только когда Иван понял, что на глаза накатывает влага, отошел и, украдкой вытерев глаза, глухим голосом сказал:
– А мы думали, что все… нет тебя.
– А я вот он! – и, крутанувшись на одной ноге, добавил: – Живой и здоровый!
Надо ли упоминать о том, что работа в этот день накрылась – как тогда говорили – медным тазиком? Впрочем, их никто особенно-то и не донимал и не мешал. Сначала тяпнули за встречу, затем Иван Иванович пошел на вскрытие – труп из соседнего района оставлять на завтра никак нельзя было. Оставив второго – того, что упал с крыши, на завтра – благо его никто пока не спрашивал, друзья перебазировались домой к Ивану.
И там они просидели весь день и всю ночь и все время говорили, говорили и говорили. Выпито было совсем немного – всего-то бутылка коньяка, да и то не до конца. Ну и немного шампанского… с чешским пивом. Егор рассказал о своей судьбе, об Афгане, рассказал, и как в плен попал, и о том, как в Пакистане жил, и о том, как на Родину вернулся. А еще под гитару пел странные песни на странном языке. И даже перенастроенная им гитара звучала так странно, что у Ивана комок к горлу подкатывал.
Часа в четыре дня позвонила из отделения медсестра и извиняющимся голосом сказала:
– Иван Иваныч, приехали