есть личные истории. Среди них – Светлана Сурганова, Сергей Калугин, Василий Васин, Екатерина Гопенко, Умка, Анна Пингина и другие звёзды.
Любит синий цвет, сурков и грейпфруты.
Не любит подмену понятий, алкоголь и тратить время зря.
«И холод не собачий, а людской…»
И холод не собачий, а людской.
Нет зверя, что теплу противоречит,
забрав с трудом доставшийся покой
от сердца к сердцу и от встречи к встрече.
«Все будет, стоит только расхотеть»,
«Желаний не имей, и будешь счастлив»
К инсайтам притч и мудрой красоте
мозг восприимчив слабо и отчасти.
Мы все – производители тепла
и холода. Из шерсти, льна и стали,
бумаги и муранского стекла.
Изделие с клиентом не совпали.
Инь-ян, контраст ч/б, добро и зло
дают гнилой продукт полураспада.
Как сложно, как смешно, как не свезло
любить тогда, когда тебя – не надо.
А надо непонятно что и как,
врачуя подорожником лепрозу.
Без разницы, где смузи, где коньяк —
ты пьян сорокаградусным морозом
в такое невеселое дерьмо,
что остается то, что остается.
Смотреть в обледеневшее трюмо,
где прошлый ты ликует и смеется.
Всё, что было
Всё, что было в Вегасе, остаётся в Вегасе.
Тоненькая девочка, смех и две слезы.
Он забыл, задумался, он устал, забегался.
Это одиночество учишь, как язык:
овладеть без практики – разве что в теории.
Взрыва ли большого, маленького ли?
Сердце у мальчишки – с пол-аудитории,
сердце у девчонки – с полторы Земли.
Всё, что было в Питере, остается в Питере,
всё, что было до, остаётся до.
Ре,
ми,
фа,
соль,
ля,
си-нень-ки-е-ли-те-ры
больше не расслышатся в песнях проводов,
в ритме двух сердец не стучат ударные,
безударной гласной девочка – сестра.
Всё, что было в Нарнии, остаётся в Нарнии,
львы и обещания,
время и простра…
Всё, что было – не было, нет, и не воротится.
Обоюдоострые взгляды не скрестив,
мы идём по улице: я – до Богородицы,
ты – иди-ка с Богом,
он тебя простит.
Всё, что умолчали мы – впишется в Историю,
всё равно, что мысом врежется в залив.
И поётся сердцу в пол-аудитории
так же, как и сердцу в полторы Земли.
«К двадцати пяти понимаешь: Мама была права…»
К двадцати пяти понимаешь: Мама была права.
Не сиди до утра, не вырастет сон-трава
через несколько лет в овраге сухих извилин.
Мы бунтовали, не верили и язвили.
И теперь я, проснувшись, пью залпом морковный фреш,
И семь раз поморщишься, да тыквенный