до Северного Кавказа на электричках, а дальше – автостопом. Но ещё могу пешком. Хорошо бы гитару достать, чтоб на харчи подрабатывать.
– У тебя что – шиза гуляет? Да ты в зеркало глянь, на свою видуху. С твоей бородой и твоим лысым черепом тебя же на второй день повяжут. Террорист недоделаный.
– Никакой он не лысый. Просто у меня прическа короткая.
– Не переживай, повяжут и ещё укоротят. А бороду лучше сам сбрей. Добровольно.
– Не могу. У меня пари с бачьянагом. Он говорил, что с такой бородой я и до Киева не доберусь; а я обязался привезти ее обратно в сохранности.
– Бачьянаг – что ещё такое?
– Муж сестры жены. По-карабахски.
– Да как тебя только жена терпит? Бомжа несчастного. Бедная Сатэник!.
Вобщем-то, в речах сестры имелся свой резон.
В один из вечеров, в подземном переходе у ЖД вокзала меня остановил вооруженый дубинкой сержант милиции и начал требовать документы. И это в старой доброй провинциальной глуши и захолустьи!
У, как повеяло вдруг в том переходе “сафоновщиной” с её комендантским часом и людоловными патрулями на улицах Степанакерта!
Документов при мне не было и сержант спросил про место работы.
– Преподаватель кафедры иностранных языков Арцахского госуниверситета! А вы чьих будете?
Бдительный страж оказался смекалистым, прикинул, что вряд ли бы бомж смог выговорить такие слова как "кафедра", или "госуниверситет" и, на всякий, решил не связываться.
Так оно и шло…
Я съездил в Нежин. Собеседовал с Учителем.
В соседнем районе, посетил казацкое село Курень.
Повалялся денек на загородном речном пляже, куда двадцать минут езды электричкой.
Сходил в парную баню, о которой не раз мечтал в предыдущие десять лет.
И все прощался, прощался, прощался.
И с бесподобными березами рощи, через которую вьется тропа к реке Сейм.
Не повторится…
И с тихими улочками, где в тенистой зелени листвы дозревают сквозь дрему бордовые вишни. Не повторятся…
И с песчаными грядками сестриной дачи.
И с незнакомой малышней в старом парке, который тоже не повторится.
И с запертыми цехами впавшего в ко́му завода; не повторится то, что было, никогда…
Не знаю, понял ли я сам, зачем мне так нужна была эта поездка. Может быть, проститься с самим собой? Или может…
Не знаю.
Программа визита была уже исчерпана, пожалуй.
Даже Владю я повидал, друга юности умершего от рака с хирургическим вмешательством.
Мне прокрутили видеозапись его сольного концерта, сделанную на городской телестудии.
Говорят, передача понравилась зрителям, особенно из того поколения, что ходили на танцплощадки к ОРФЕЯМ. Так что, повидал я его живого.
Располнел. Дорогие часы на запястьи. Все песни исключительно на украинском языке.
Но это глазами нынешних, а я видел того, другого.
Я видел Владю, хоть на видеозаписи между номерами всплывало: "Спiває Володимир Сакун"…
25-го