которому умирающего нужно оставить в покое, совершенно непонятно этим людям, собравшимся ради совместного возбуждения.
Что означает эта куча мала с умирающим в основании, клубок тел, стремящихся быть к нему поближе? Сказано, что лежащие на нем женщины поднимаются, уступая место мужчинам, как будто последние или по крайней мере некоторые из них имеют право на большую близость. Каковы бы ни были объяснения, которые дают этому клубку сами аборигены, в действительности происходит вот что: груда тел еще раз принимает умирающего вовнутрь самой себя.
В груде плотность стаи, физическая близость ее членов максимальна, она уже не может стать больше, чем есть. Умирающий – ее часть, он принадлежит им, они принимают его к себе обратно. Поскольку он не может стоять среди них, они ложатся к нему. Кто полагает, что имеет на него право, борется за то, чтобы попасть в кучу, центр которой – умирающий. Они словно хотят умереть вместе с ним: наносимые самим себе раны, отчаянные броски в клубок тел или просто на землю, падения от ран – все это должно показать, сколь всерьез воспринимается ими происходящее. Возможно, правильнее было бы сказать, что они хотят сравняться с ним. Они, однако, не собираются умирать на самом деле. Что должно остаться, так это масса тел, которой он принадлежит, и в этой массе они с ним вместе. В этом приравнивании к умирающему состоит сущность оплакивающей стаи, пока смерть еще не наступила.
Однако ей свойственно и отталкивание мертвого, когда он уже мертв. Переход от неистовых попыток удержать и вернуть умирающего к выталкиванию и изоляции мертвого придает оплакивающей стае ее особенную динамику. Тут же ночью спешно избавляются от тела. Уничтожаются все следы его пребывания на земле: его инструменты, хижина, все, что ему принадлежит. Даже стоянка, где он жил вместе с другими, разрушена и сожжена. Внезапно все вооружились против него. Он стал опасен, потому что уже ушел. Его может обуять зависть к живущим, и он станет им мстить за то, что мертв. Все знаки преданности и даже соединение тел не смогли его удержать. Свойственная мертвым злоба сделала его врагом, уловками и хитростью он может проникнуть в их ряды, и им нужно тоже быть хитрыми, чтобы защитить себя.
На новой стоянке плач продолжается. Возбуждение, придававшее группе столь мощное чувство единения, спадает не сразу. Это чувство нужно теперь даже больше, чем когда-либо, ибо налицо опасность. Продолжается нанесение ран, и боль выставляется напоказ. Все это напоминает войну, только то, что на войне причиняет враг, тут делают себе сами. Мужчина с 23 шрамами от таких ран носит их как знаки доблести, как будто бы они получены в военных походах.
Нужно спросить себя: заключается ли в этом единственный смысл опасных ран, наносимых при таких обстоятельствах? Кажется, что женщины заходят здесь даже дальше, чем мужчины, во всяком случае, они демонстрируют больше выносливости в плаче. В этом самокалечении чувствуется ярость из-за бессилия перед смертью. Человек словно наказывает