десятков, некоторые встали лагерем возле дорожного дома, а некоторые остановились только на короткое время. У всех было выражение лица, которое ты опознала как медленно нарастающую панику. Поскольку все в конце концов начали осознавать, что значит этот толчок и красное зарево, и затянутое облаками небо, и что в такое время остаться за воротами общины в конечном счете означает смертный приговор для всех, кроме горстки тех, кто окажется достаточно жестоким или порочным, чтобы делать то, что должен. Но даже и у них всего лишь шанс на выживание.
Никто из людей в дорожном доме не желал верить тому, что вращалось у них в голове, как ты поняла, оглядевшись и оценив лица, глаза, одежду и угрозу. Никто из них не казался фетишистом выживания или потенциальным вожаком. Ты видела там только обычных людей, некоторые еще были в пыли после того, как выбрались из оползня или обрушившихся домов, у некоторых еще кровоточили наспех перевязанные раны, а то и вообще неперевязанные. Путники, застигнутые катастрофой далеко от дома, уцелевшие, дома которых не уцелели. Ты видишь старика в пижаме, разорванной и испачканной с одного бока, сидящего рядом с юношей, одетым лишь в длинную рубаху и всего в кровоподтеках, у обоих пустые от горя глаза. Ты видишь двух женщин, обнимающих друг друга и раскачивающихся в такт, в попытке утешиться. Ты видишь мужчину, своего ровесника, с виду Стойкость, который неотрывно смотрит на свои большие руки с толстыми пальцами, вероятно, раздумывая, достаточно ли он здоров и молод, чтобы найти себе место где-нибудь.
Это то, к чему вас готовили наставники камнелористики, каким бы трагичным оно ни было. Но в Предании камня не было ничего об отцах, убивающих детей.
Ты опираешься спиной на старый столб, который кто-то вбил в холм. Возможно, остатки изгороди, которая здесь кончалась. Сидишь в задумчивости, сунув руки в карманы и подогнув колени. А затем медленно ты начинаешь осознавать: что что-то изменилось. Не было никакого звука, чтобы встревожить тебя, только ветер, и покалывание, и шорох травы. Никакой запах не подмешивается к тому сернистому, к которому ты уже привыкла. Но что-то есть. Что-то еще. Рядом.
Кто-то.
Ты резко открываешь глаза, и часть твоего сознания проваливается в землю, готовая убивать. Остальная часть застывает, поскольку в футе от тебя, скрестив ноги, сидит на траве и смотрит на тебя маленький мальчик.
Ты не сразу понимаешь, что он такое. Темно. Он темен. Ты думаешь, что он может быть из восточных береговых общин. Но его волосы чуть шевелятся, когда снова вздыхает ветер, и ты понимаешь, что они прямые, как трава вокруг. С западного побережья, значит? Остальные волосы словно… покрыты помадой для волос или чем еще. Нет. Ты мать. Это грязь. Он весь покрыт грязью.
Больше Уке, не такой большой, как Нэссун, стало быть, лет шесть-семь. Ты даже не уверена, что это мальчик, – подтверждение будет позже. Сейчас ты решаешь инстинктивно. Он сидит сгорбившись, что было бы странно для взрослого, но совершенно нормально для ребенка, которому