в литературе нового времени. Пальцы замерли на истрепанном красном переплете. «Голодные духи на заре коммунизма. О чем не говорил Конфуций, о чем не говорил Лу Синь».
Вдруг кто-то оттолкнул тонкие пальцы Фэй и ловко вытянул корешок из плотного ряда книг.
– То, что нужно, – обрадовался высокий мальчик, повертев в руках книжку.
Длинная челка закрывала сбоку лицо, но Фэй похолодела от звука знакомого голоса. Так мало изменился.
– Извините, – прошелестела она. Проклятый робкий голос! – Извините! Эта книжка мне нужна.
– Ага, мне тоже, – парень не обернулся. – Девушка пишет какую-то курсовую по ней.
– Ну, в таком случае будем читать вместе.
– Чего? Тут? Прости, конфетка, я ее забираю.
– Это книга для читального зала. Ее нельзя забирать.
Парень мельком взглянул на Фэйфэй, не скрывая раздражения, – как на досадное недоразумение, вроде мухи или разлитого чая.
– Моя девушка пишет дома. Поэтому книжку я заберу. Не возникай – я ж верну. Может, еще успеешь почитать.
«Он не узнает меня?»
– Подождите. Тогда дайте мне отсканировать.
– Прости, – парень еще раз оглядел ее с ног до головы и эффектно откинул длинную челку. Эта стрижка вышла из моды, еще когда Фэй была в выпускном классе. – Очень долго. Я спешу.
Красный край обложки мелькнул и навсегда исчез в недрах рюкзака. Лю Бан подмигнул бывшей однокласснице, которую так и не узнал, и пошел домой, насвистывая популярную песенку «Я вернулся из странствий, чтобы взглянуть на тебя».
Фэйфэй дождалась, пока он выйдет, и бросилась вон. Теперь она красавица, а ничего не изменилось. Она все та же Груша Фэй. Девушка с трудом сдержала тошноту – приступ горько ополоснул гортань.
Ей удалось успокоиться только на подходе к Павильону Скрытых Дум. В парке не бывало людей, а Фэй знала эти дорожки наизусть. Это было лучше, чем домой. Дома могли оказаться родители или Ван Мин. Тот самый парень, за которого она вышла замуж, чтобы съехать от родителей. Жизнь не всегда поворачивается, как ты хочешь.
Фэй упала на колени в мокрую траву у пруда. Когда за садом ухаживала буддийская община, газоны стригли коротко, оставляя лысые дорожки, гладкие, как головы монахов. Фэй уговорила себя не плакать.
С той поры прошло, конечно, немало времени. Сама Фэй считала окончание школы днем величайшего освобождения, но на самом деле над ней перестали издеваться еще в старших классах. Колоссальное давление предстоящего «гаокао» для юных китайцев было решающим – думать о чем-то кроме важнейших экзаменов они просто не успевали. А те, кто не питал надежд на поступление в университет, в старшую школу не пошли – зачем бездарно тратить деньги, которых нет? С бывшей толстушкой, неловкой Грушей Фэй просто никто не дружил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию