я пролежала пару недель. Там меня научили играть в карты и петь душевные песни. А еще у меня нашли какую-то жуткую опухоль в голове.
– Удалять, и срочно, – с этим диагнозом меня перевели в нейрохирургический госпиталь имени Бурденко.
Для начала меня положили в детский изолятор. Это был маленький флигель с зарешеченными окнами. А вокруг бушевал май. Цвела сирень, щебетали птицы. Только они были на воле, а мы, больные дети, в клетке. Мой друг Ленька приехал аж из Новосибирска. Видимо, у него тоже была какая-то жуть в голове, но он был шустрым и деятельным.
– Главное, чтоб голова пролезла, – инструктировал меня друг, – и ты на воле, в саду.
И я полезла. Под руководством Леньки я довольно успешно пролезла до половины. А дальше моя вполне себе толстая попа намертво застряла.
Лучшим нейрохирургом госпиталя был академик Арендт. Его предок лечил Пушкина после дуэли. Задействовав все связи, бабушка добилась, что операцию будет делать он. Академик Арендт никогда не оперировал, лично не осмотрев больного. Это было настоящее медицинское светило. Он входил в палату в окружении свиты в белых халатах. Сестры и врачи трепетали. Даже малейшее нарушение чистоты и дисциплины было невозможно.
Накануне операции академик Арендт, широко шагая, вошел в изолятор. За ним семенила свита врачей. Он с изумлением взглянул на плотную кучку сестер и нянечек возле окна.
– Где больная Ершанская? – грозно произнес академик.
– Вот она, – толпа нянечек и сестер расступилась. Перед академиком возникла задняя половина больной Ершанской, сучившая ножками. Передняя половина была уже довольно давно на воле и издавала всхлипы. При ней неотлучно находился расстроенный Ленька.
– Вот, – объяснил он академику, – застряла.
Академик Арендт был великолепным, сильным мужчиной. Своими руками гениального хирурга он развел прутья решетки и вытащил больную Ершанскую восьми лет без потерь. После краткой беседы с больной на тему, какую конкретно сирень она хотела понюхать, а также узнав о ее играх в салки и прятки с инструктором по вылезанию Ленькой, академик Арендт наотрез отказался оперировать больную Ершанскую. Он сказал, что своим глазам доверяет больше, чем результатам анализов и снимку. Мне всё переделали и выписали, не найдя показаний к операции. Врач Арендт не спас Пушкина. Его потомок академик Арендт спас меня.
Про дуэль Пушкина и его смерть мне рассказала бабушка, уже дома. Я подумала – и раскрасила картинки во всех сказках Пушкина. А его гипсовый бюстик стал очень уместен на моем столе.
Банная шайка
Шайкой в моем детстве называлось не сборище воров, а скромный серенький металлический тазик с двумя ручками. С ним ходили в баню. Фигура с тазиком и веником под мышкой была не редкостью в городском пейзаже. Например, в нашей коммуналке в баню ходили все – ванной не было. Баня была удовольствием, ее любили. Шайки называли шаечками, веники предпочитали березовые, а после бани дома полагалось долго пить чай с вкусным вишневым вареньем.
Про