сволочи слышу. Рабовладелец.
– Был. Твоими молитвами.
– Вот и славно.
– Тише. Разбудишь.
– Я и так тихо…
Во мраке сновали жёны и дети Папы. Стирали бельё в тазах, взгромоздив ёмкости на шаткие колченогие табуреты. Развешивали постирушку на верёвках, натянутых от забора к дереву, от дерева к карнизам крыши. В земляной печи, зарыт в горячий песок под костром, выпекался арбут – ячменный хлеб с квашеным молоком и топлёным козьим жиром. Девочка лет десяти, шёпотом напевая скабрезные куплеты, чистила гору морских окуньков. Гора уменьшалась со скоростью выхода челнока на орбиту. Рядом рос курган чищеной рыбы, обещая сравняться с первоначальной горой. Разбросанная вокруг чешуя серебрилась в лунном свете. За забором, на улице, играли мальчишки.
Всё происходило в мёртвой тишине. Ну хорошо, не в мёртвой – в живой. Шарканье подошв, кряхтенье, скрип ножа, зацепившего жабры. Удары босых пяток о землю. Бульканье воды. Куплеты. В сравнении с обычным гвалтом, царившим во дворе Папиного дома, эту тишину можно было счесть удивительной. Тиран и деспот, антис и карлик, обожаемый и проклинаемый Папа Лусэро наконец заснул, забылся хрупким тревожным сном – и любой член семьи скорее откусил бы себе язык, чем разбудил бы старика.
– Я вызову мобиль, – сказал Борготта, не двигаясь с места. – Пусть отвезёт меня в отель. Ещё немножко посижу и вызову.
– Не здесь, – предупредил Тумидус.
– Знаю. Я вызову мобиль с соседней улицы. Скажу, чтобы сел на площади, у фонтана. До фонтана три квартала, шум двигуна никого не потревожит. Полетишь со мной?
– Нет.
– Ну да, конечно.
После истории с неудачным взлётом пассколланта, когда тяжеленный Папа едва не угробил своих спасителей, Тумидус покинул отель «Макумба» и переселился в дом Папы Лусэро без объяснения причин. Это оказалось кстати – не прошло и пары дней, как Папа обезножел. С постели он не вставал, ходить не мог, и Тумидус носил карлика на руках – в туалет, на помывку, на двор, подышать свежим воздухом. Лезли жёны, уверяли, что отлично справятся с тщедушным супругом – гнал поганой метлой, не стесняясь в выражениях. Проклинал всех, кто опаздывал на проводы – с точки зрения Тумидуса, Папа обещал уйти с минуты на минуту, а без Рахили и Нейрама, антисов сопровождения, это могло обернуться бедой. Ничего, успокаивал его Папа. Ерунда, всё в порядке. Я здесь, я обожду. Ты уж поверь, белый бвана, без них я и с места не двинусь. Ты и так не двигаешься, ворчал Тумидус. Ты, старый грубиян! Давай, пошли меня по матушке! Зачем, недоумевал Папа. Зачем, передразнивал его Тумидус. Чтобы убедиться: ты живой, обычный. Папа вспоминал почтенную мать Гая Октавиана Тумидуса в неприличном контексте, и консуляр-трибун успокаивался на какое-то время.
На очень короткое время.
Звонил наместник Флаций. Тумидус ждал, что наместник потребует возвращения в «Макумбу», и был готов воспротивиться, но Флаций обошёл скользкую тему стороной. «Война, – сказал наместник. – Боюсь, у нас война. Знать бы ещё, с кем мы в конфликте, а с кем в союзе! Ладно, Гай, не берите в голову. Мне вы всё равно не поможете, а я вам только помешаю.»
Боюсь, отметил Тумидус. Железный Флаций сказал: боюсь. Похоже, ситуация