к правому, а затем к левому глазу, как бы вытирая набежавшие слезы. Но слез не было.
– Но ведь трудно, наверное, пришлось?
– Знаете, когда самое трудное было? Когда я снова решила судьбу свою устроить. Это уж после того, как Глеб отсидел.
– Да, я слышала, он сидел. А за что?
– Это особый разговор. А вот когда он сидел, обещал: выйду, мол, все, со старым завязываю. Как дура верила. Сколько денег на него ухлопала, все попусту. Вышел – месяца четыре держался. В этой комнате жил. Слава Богу, не прописала паразита. А как начал снова пить, гулять да буянить – выгнала его. Думаю: хватит, надо всерьез личную жизнь устраивать. А то позже и Трофимка не даст, коситься станет. Вот тут и началось… Глеб всех моих ухажеров отвадил. Как кто появится – он его выследит и так отделает, что… Уж один такой был мужчина, мастер – золотые руки, по сапожному делу он, спокойный, порядочный, честный, а главное – к Трофимке привязался, как к родному сыну, жить без нас не мог. Павел Листов, может, помните такого? В вашей газете про него писали, очень хвалили.
– Давно это было? Я, наверное, еще не работала здесь, – как бы оправдываясь, развела руками Лариса.
– Давно не давно, а порядочно. Чуть не убил его Глеб – отвадил мужика. Последний сдался. Вот тогда самое трудное для меня и оказалось. Поняла я: кончилась моя бабья жизнь. Глеб – он как собака на сене: ни себе, ни другим. А сам-то, Господи! На каждом шагу дружки да подружки, живет и гуляет как вздумается! Но мне чтоб – ни-ни. Вот это и есть самое трудное – сознать, что кончилась твоя бабья жизнь. Проехала. Сейчас-то вам этого не понять, вы женщина молодая, а придет время – и вас коснется… Вы замужем?
– Нет, не замужем.
– Что так? – будто пожалела ее Варвара Парамонова. – Впрочем, это дело ваше, в душу лезть не буду.
«А мне вот приходится в душу лезть, – нахмурилась Лариса. – Хочешь не хочешь, а надо».
– А знаете что, пристыдили вы меня! – ни с того, ни с сего начала ругать себя Варвара. – Сколько сидим, разговариваем, а чаю не предложила вам. Не откажетесь?
– Чтобы, с удовольствием, – обрадовалась Лариса.
Пока хозяйка управлялась на кухне, Лариса рассматривала книги, что стояли на полках «стенки». Библиотека небогатая, но Лариса заметила – книги все больше с педагогическим уклоном, а журналы такие: «Семья и школа», «Человек и закон», «Ровесник», «Техника – молодежи», «Знание – сила».
– Я смотрю, – кивнула Лариса на полки, когда Варвара вернулась с кухни, – вы воспитывали сына по-научному?
– Где там! – махнула рукой Варвара и, слегка покраснев, помолодела на глазах. Она выглядела гораздо старше своих тридцати пяти – тридцати шести лет – годиков на десять, пожалуй. Была в ее глазах какая-то усталость, а во всей фигуре – некая тяжесть, медлительность. Вот только сердце, кажется, оставалось молодым, отзывчивым, бесхитростным.
– А как сын относится к отцу?
– Маленьким любил его. Потом долго ненавидел. А сейчас не знаю. Скрытным стал, все думает про себя что-то, думает.
– Он знает, что отец отбывал срок?
– Конечно. Разве скроешь у нас такое?
Вот