этого, я получил в пополнение статского советника Голубева. Крупный интендантский чин в прошлом, он оказался чрезвычайно болтлив и слыл огромным охотником давать советы. Немудрено, что у Унгерна он не задержался, да и мне больше мешал, чем помогал. Я ходатайствовал перед бароном о его переводе, тот с пониманием отнесся к моей просьбе и назначил Голубева всадником в одну из сотен 1-го Татарского полка, а его жену отправил в обоз 2-го разряда.
Госпожа Голубева была молода, симпатична и легкомысленна. Вскоре она стала предметом вожделения и объектом пристального внимания многих офицеров. Всем воздыхателям и поклонникам она предпочла красавца и рубаку прапорщика Чернова. Он сумел найти к ее сердцу самый короткий путь и по ночам частенько поябывал ее в укромных уголках лагеря, не гнушаясь мастерскими и складскими пристройками, которыми заведовал я. За этим интимным процессом я как-то застал их на складе и, вместо того чтобы донести о происшествии Унгерну, посоветовал Чернову перенести свои утехи подальше от моих владений. В Азиатской конной было немного тайн, о которых рано или поздно не становилось бы известно барону. Унгерн, несомненно, знал о происходящем, однако, уважая удаль и бесконечную преданность Чернова, готов был терпеть мелкие проступки своего любимца. Впрочем, не стоило злоупотреблять своей удачей. Генерал за месяц до штурма все реже появлялся в лагере, он был в постоянных разъездах по ставкам местных князей, склоняя их к помощи: дивизии требовались бойцы, оружие и провиант. Во время отсутствия барона настрого запрещалось распивать алкоголь на территории зимней стоянки дивизии. Я зорко следил за тем, чтобы склады с хмельными напитками круглосуточно охранялись вооруженными нарядами. Однако во 2-м обозе лихой Чернов умудрялся находить медицинский спирт. Очень неглупый и волевой человек, во хмелю Чернов становился скотиной буйной и жестокой. Однажды ночью, напившись до чертей, за какой-то мелкий проступок он расстрелял двух всадников, после чего ворвался в госпиталь, стал требовать еще спирта, палил по склянкам из нагана и, матерясь, залез на стол, спустил штаны и обоссал лежащие на нем документы. Подоспевший подполковник Дубовик сумел сбить хмельного рубаку с ног, схватил буяна за волосы и с неожиданным умением и силой нанес тому удар коленом в лицо. Чернов сразу отрубился, его связали и поволокли в штаб к генералу Резухину. Тот пришел в ярость, скомандовал: «На лед эту суку!» Чернова поволокли к реке.
В дивизии генерала Унгерна для провинившихся было всего несколько видов экзекуций, к которым прибегали в случаях нарушения дисциплины. В зимнее время осужденных бросали связанными на льду до нескольких суток. В летнее время держали на дереве, причем на приличной высоте, чтобы не было возможности спрыгнуть, не убившись или не покалечившись, в городе также сажали на крыши зданий. Часто подобная кара заканчивалась смертью провинившегося, переломами или обморожениями. Для Чернова, брошенного на лед реки Керулен, это стало лишь промежуточным