начал он, но спохватился, – ну, да, ты же всевидящий…
– Нет, – голос творца сделался брюзглив, – это вы все одинаковые. Подумать только! Посвятить жизнь поиску меня лишь затем, чтобы предъявить несправедливость мира! Никого не смущают кипящие реки, небо цвета говна или поющие фаллические горы.
– У нас в этом смысле все в порядке. Нормальное все. И горы и реки и небо.
– Вот именно! – воскликнул творец. – Знаешь, почему? Потому что у меня тонкое чувство прекрасного. И я гений.
Обида, разочарование и всевозможные их порождения окружили его, захлестнули, затрудняя дыхание.
– Не расстраивайся, – утешил творец. – Может, я не всевидящий и не всемогущий, но кое-что умею. Вы это чудесами называете. А я правом творца.
Он встрепенулся, с надеждой внимая.
– Вот и отлично, – хохотнул творец. – Проваливай!
В глазах все вдруг закружилось, а когда получилось сфокусироваться, он увидел прямо перед собой реку. Она кипела, выбрасывая на берег рыбу. Степень прожарки не обсуждалась, воспринималась должным. Неподалеку возвышалась фаллической формы гора. От ее пения подрагивало жидкое коричневое небо, лениво роняя увесистые камни. Умирая, они погребали под собой разбегающееся живое.
– Право творца, – скандировали остающиеся формы жизни.
– За что? – вопрошал он.
– Следующий! – звал творец.
И бросал, месил, творил миры. Отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Потому что гений. А еще тонкое чувство прекрасного.
обрывок четвертый
– Это какой-то другой, незнакомый мир, – жаловался он в Пустоту.
– Разумеется, – отвечала Пустота. – Он менялся. Совсем как ты.
– Но я создавал его, чтобы возвращаться, когда устану! – в голосе его сквозила обида. – Он был такой чистый, невинный…
– Скажите пожалуйста! – издевалась Пустота. – Пока мальчик шлялся по вселенной в свое удовольствие, в его уютненьком диванчике завелись формы жизни, и он уже не тот. Сжечь!
– И что тут такого, – насупился он.
– То, что ты – творец, а мир – не диван с клопами.
– Он мне больше не принадлежит, – не унимался он.
– Никогда не принадлежал, – терпеливо втолковывала Пустота, – но был твоим, а ты – его. Просто вам нужно вспомнить, ощутить.
– Как?
– Извините, – голос Пустоты изменился на официально участливый, будто автоответчик, – связь прервалась.
Раздались короткие гудки.
– Ясно, – он подавил недовольный вздох, – все как обычно. Жертвы, подвиги, мученическая смерть.
– Не обязательно, – как ни в чем не бывало откликнулась Пустота, – можно просто любовь.
– Без жертв? – он в сомнении покачал головой, – Слишком тихо.
– Клопам непременно надо показать, кто хозяин дивана, понимаю… – ехидно протянула Пустота.
– Увидимся, – сухо кивнул он, прощаясь.
Не успела