зубами стучать позвякивая.
Никто возражать не стал. Все дружно покидали ковши в ушат, да потащили его к берегу. Зорька глянула на Елейку рядом выплывающую да от испуга аж вздрогнула. Не Елейка это вовсе была, а Смерть ходячая. Лицо без единой кровиночки. С синей аж до черноты полоской губ безжизненных. С остекленевшими глазами ледяными да уж в предобморочном состоянии. Она передвигалась, не толкая посудину, а держась за её руками обеими, схватившись мёртвой хваткой побелевшими пальцами да тащилась из воды в нагрузку к ушату полному. Елейка бы давно запросилась на берег, но замёрзла так, что и «кыш» сказать была не в состоянии.
Дотащив наполненный ушат до мелководья песочного, они брякнули его на дно реки да сами на берег выскочили. Правда, не все. Елейку пришлось сначала отцеплять от посудины, а затем под руки выволакивать. Но тут оказалось, что в воде ещё было тепло! Бриз утренний схватил Зорьку за все внутренности ледяной хваткой безжалостной. По крайней мере, ей так показалось-померещилось. Зубы застучали так, что голова задёргалась, отчего девка никак не могла собрать в кучу глаза да сфокусировать их хоть на чём-нибудь.
Ярица обхватила себя руками да запрыгала, пытаясь хоть маленько согреться движением, но мокрая рубаха прилипла к коже как банный лист и высасывала последнее тепло из тела окоченевшего. Она скинула её не раздумывая, и принялась растирать конечности посиневшие, да плохо уже что-либо чувствующие. Девки по её примеру кинулись делать то же самое. Высказав что-то невнятное себе под нос, Зорька принялась искать свою рубаху верхнюю. Она точно знала, что та была ещё сухой, не намоченной. Резкими движеньями дёргаными кое-как натянула найденное да принялась опять прыгать как полоумная.
– Надо было хоть костёр развести, – пробурчала Малхушка недовольная, в воде, между прочим, просидевшая меньше всех.
– Ага, – огрызнулась Зорька скачущая, – все мы умные, когда задним умом думаем.
Четыре охватившие себя руками кутырки замёрзшие прыгали на берегу, то и дело что-то обидное выговаривая, да тявкая друг на друга, как лисята дикие, чем-то жизнью обиженные. Ну, кто бы мог подумать, смотря со стороны на эту картинку идиотскую, что четыре замёрзшие пигалицы так Славу в себе выращивают. И мечтают, что все мужики при взгляде на них, красавиц невиданных будут падать в любовном оцепенении да ползти, протирая колени да задирая руки к ним протянутые. При этом плакать от умиления слезами с кулак, выпрашивая как подачку хоть капельку их божественного внимания.
Четыре дурёхи скакали так до тех пор, пока Краснушка синюшная не разразилась визгом душераздирающим, смотря куда-то на реку. У Зорьки аж сердце в пятки выпало. Она резко перестала прыгать и с ужасом окинула взором рябь водную. Зорька почему-то была уверена, что Краснушка узрела нежить водную. Притом, как минимум их большуху матёрую – Черту чёрную, от одного взгляда коей быть ей молодой да красивой бледно-синей помирашкой утопленной. Но обрыскав взглядом реку спокойную, не переставая дрожать от страха, спросила, как