/p>
Выражение признательности
В работе над «Корабельными новостями» помощь приходила ко мне с самых разных сторон. Я благодарна Национальному благотворительному фонду искусств за финансовую поддержку и Юкросскому фонду в Вайоминге за то, что имела уединенное место для работы. На Ньюфаундленде советы, объяснения и информация, которые я получала от многих людей, помогли мне понять, как жили люди на Скале в старину и какие изменения произошли там в настоящее время. Свойственные ньюфаундлендцам остроумие и вкус к беседе превращали случайные встречи в истинное удовольствие. Особенно благодарна я за доброту и приятную компанию Белле Ходж из бухты Охотника и Гусиного залива, которая из-за меня пострадала от укуса собаки и познакомила меня с деликатесами ньюфаундлендской домашней кухни. Кэролин Лейверс открыла мне глаза на сложности и тяготы жизни ньюфаундлендских женщин, как это сделал и Билл Гоф в своем романе 1984 года «Дом Мод». Служащие Канадской береговой охраны и поисково-спасательной службы, коллеги из газеты «Норзерн пен» в Сент-Энтони, рыбаки и лесорубы, сотрудники местной Метеорологической службы Министерства окружающей среды Канады объясняли мне, как все работает. Точно настроенная антенна Джона Глузмана улавливала названия произведений ньюфаундлендской литературы, которые я иначе могла бы пропустить. Уолтер Панч из библиотеки Массачусетского садоводческого общества прояснил некоторые непонятные факты, касающиеся местной флоры. Спасибо также моим спутникам в путешествии по Атлантической Канаде: Тому Уоткину, который сражался с ветрами, медведями и москитами, и моему сыну Моргану Лангу, с которым мы вместе пережили апрельский шторм, встречи с айсбергами и оленями карибу. Я благодарна за советы и дружбу Аби Томас. Барбара Гроссман, редактор, о каком можно только мечтать, – чистое синее небо посреди густейшего тумана. И, наконец, без вдохновения, вселенного в меня замечательной «Книгой узлов Эшли» (1944) Клиффорда У. Эшли, которую мне посчастливилось найти на дворовой распродаже за четвертак, моя книга осталась бы лишь нитью замысла.
1. Куойл
Куойл: бухта каната.
Фламандская бухта – это однослойная плоская спираль. Выкладывается на палубе, чтобы в случае необходимости на нее можно было наступать.
Вот описание нескольких лет из жизни Куойла, родившегося в Бруклине и выросшего среди мешанины унылых городишек в северной части штата.
Детство его прошло в тесноте, напоминающей тесноту пчелиного улья, и в вечных страданиях из-за бурления газов и спазмов в животе; учась в государственном университете, он маскировал свои терзания молчаливыми улыбками, прикрывая подбородок ладонью. Кое-как перевалив со второго на третий десяток, научился скрывать истинные чувства и ни на что не рассчитывать. Ел он жадно, любил свиные ножки и картошку с маслом.
Чем занимался? Был агентом по продаже автоматов, торгующих конфетами, кладовщиком в круглосуточном магазине, третьеразрядным журналистом. В тридцатишестилетнем возрасте, ничего не достигший, исполненный горечи, отвергнутый в любви, Куойл решил уехать на Ньюфаундленд, скалистый остров, породивший его предков, – место, где он никогда не бывал и не собирался побывать.
Там кругом вода. А Куойл воды боялся и не умел плавать. Сколько раз отец отдирал его от себя и бросал в пруды, ручьи, озера, в набегающие волны прибоя! Куойл отлично знал вкус морской соли и водорослей.
Начиная с краха этой ранней попытки сына научиться плавать хотя бы по-собачьи, отец наблюдал множество его других неудач, которые размножались со скоростью болезнетворных бактерий, – словом, сплошные провалы: неспособность научиться сидеть прямо, неумение быстро вставать по утрам, отсутствие внятной жизненной позиции, честолюбия и вообще каких бы то ни было способностей – в сущности, одни неудачи. Самого́ этого сына отец считал собственной неудачей.
На голову выше всех своих сверстников, Куойл двигался неуклюже, был слабохарактерным и знал это.
– Ну, ты и увалень здоровенный, – говорил отец. Сам он, надо сказать, тоже не был пигмеем. А брат Куойла Дик, любимец отца, когда Куойл входил в комнату, притворялся, будто его сейчас вывернет наизнанку, шипел: «Жиртрест! Сопляк! Уродец! Кабан! Тупица! Вонючка! Пердун! Засранец!», и начинал колотить и пинать его, пока Куойл не сворачивался клубком на покрытом линолеумом полу, защищая голову руками и хныча. А виной всему был главный недостаток Куойла – его ненормальная внешность.
Тело – огромная рыхлая глыба. В шесть лет он весил шестьдесят фунтов, а в шестнадцать костяк его был погребен под горой плоти. Голова вытянутая, как дыня креншо, полное отсутствие шеи, рыжеватые волосы торчали дыбом, отклоняясь назад, как иголки у дикобраза. Черты лица стянуты в пучок наподобие пальцев, сложенных для воздушного поцелуя. Глаза – как бесцветная пластмасса. И чудовищный подбородок, напоминающий причудливый утес, выдающийся вперед.
Не иначе этим гигантским подбородком наградил его какой-то аномальный ген, встрепенувшийся в момент его зачатия, как вспыхивает порой одинокая искра на угасшем уже пепелище. Еще