дочери базилевса покидать Киев), в гневе цыкала на него. Малец, конечно, ничего не понимал и в ответ лишь громко смеялся. Не выдержав, рассерженная Мария надавала ему шлепков. Маленький Владимир захныкал, размазывая ладошками по щекам слёзы. Княжича успокоила мамка-кормилица, протянувшая ему игрушечный деревянный свисток.
Переехав по льду через Днепр, князь и дружина вскоре достигли берега извилистого Трубежа. Всеволод с неослабным вниманием смотрел по сторонам: взору его открывались заснеженные холмы над кручей, тёмные перелески, степные дали за окованной льдом рекой. Вот впереди показался Переяславль, обнесённый высоким земляным валом и мощными дубовыми стенами. При виде княжеской дружины со скрипом открылись обитые медью ворота. Через ров лёг подъёмный деревянный мост.
– Славный город, – пробормотал Всеволод, обернувшись к воеводе Ивану Жирославичу. – Вижу: терема, торжище, стены крепкие.
– То дед твой, князь Владимир Красно Солнышко, стенами сими Переяславль обнёс. Дабы от печенегов борониться, – изрёк в ответ круглолицый, тучный, с широкими, пышными усами и окладистой бородой богатырь – воевода. – А вон там, где Альта-река[91] в Трубеж впадает, – указал он перстом, – пристань-кораблище построить велел. Купцы здесь кажну весну становят, на пути в греки, ладьи чинят. Пошлины немалые в скотницу[92] твою идти будут. А вон церковь Михаила Архангела со крестом златым – то епископ наш Пётр выстроил.
– Епископ Пётр? – переспросил Всеволод.
– Да, княже. Муж вельми учёный. Особливо в зиждительстве[93] искусен, в Царьграде[94] бывал. А вон наверху другая церковь, каменная, – Воздвижения Креста. Её ещё при деде твоём, князе Владимире, возвели.
За разговорами путники взобрались на гору, на вершине которой широко раскинулся детинец, миновали Епископские ворота и вскоре оказались возле деревянного княжеского дворца.
«Что ж, как будто неплох Переяславль. Город большой, и от стольного недалеко. Только вот одна беда: степь рядом. Придётся об обороне иметь неустанную заботу. Да и на Киев при этом не забывать посматривать», – думал Всеволод.
Из возка, поддерживаемая слугами, вышла надменная, холодная Мария. Недовольным взором обвела она площадь перед княжьим дворцом.
– И это княжеское жильё! – горько усмехнулась она, указывая на деревянный терем, над крышей которого курились белые дымки из труб топящихся печей. – Воистину, глушь! А вокруг – поля, степи. Нечего сказать, стал ты великим государем, Всеволод! – В голосе княгини слышалась издёвка. – И я, дочь базилевса, должна тут жить?!
Она торопливо засеменила по всходу[95], поднялась по скрипящим, видно, давно не чиненным ступеням; высоко вздёрнув гордую голову, прошла, не глядя на коленопреклонённую челядь, в тёмные сени.
За холодным крытым переходом потянулись просторные палаты в византийском вкусе. Голубая зала, пурпурная, зелёная. Мария брезгливо скривила губки, поморщилась, оглянулась на Всеволода.
– Какое