дома не выходите, там тридцать один градус. Обед в холодильнике, Сережка знает. Не забудьте выключить плиту. Ну, может, я заскочу… У меня сегодня несколько съемок. Даня, ты долго будешь копаться? Давай за стол, я уже опаздываю. Мы проспали все мыслимые сроки… Ах ты, мой хороший. – Настигнутая ночным видением, она остановилась на миг и прижала к животу голову Данила, который, сидя на полу, старательно натягивал носок.
Засветившийся благодарностью взгляд метнулся вверх, но Даша уже помчалась дальше.
– Мальчики, за стол! – донесся из кухни ее свирепый окрик, и Данил покорно поднялся.
Выбравшийся из спальни Сережка, подтянув светлые трусики, неодобрительно оглядел его, но ничего не сказал. Он вообще редко обращался к Данилу первым.
– Доброе утро, – несмело проговорил старший ему в спину.
Что-то буркнув в ответ, Сережка прошлепал в ванную и оттуда заорал:
– Мам, я потом поем! Там мультики начинаются.
«Он не хочет даже есть со мной вместе…» – Данил с трудом справился с исказившимся обидой ртом. Прошмыгнув мимо ванной, он бросился к Даше и умоляюще зашептал:
– А можно, я с тобой? Я не буду мешать! Я сумку понесу. Что мне тут делать без тебя? Сережка со мной даже не разговаривает.
– Вот два обалдуя, – вздохнула Даша и, поморщившись, отхлебнула горячий кофе. – Ну ладно, пошли. Только замерзнешь ведь.
– Я не замерзну, вот увидишь! – обрадованно зачастил он. – Я ведь вчера не замерз, а ты тоже говорила: тридцать один градус.
Она сурово приказала:
– Съешь вот этот бутерброд и выпей чай, пока не остыл. Сейчас найду тебе теплую рубашку под свитер. Только, может, рукава будут коротковаты… А ты их не застегивай! Да не глотай же ты такими кусками, подавишься! Я не уйду без тебя…
Забравшись на табурет, она достала с антресолей большой чемодан с оставшимися от отца вещами. Даша точно помнила, что здесь хранится: спортивный костюм, который она приберегала для Сережки, протершийся под мышками шерстяной свитерок (отец всегда надевал его, когда они отправлялись в лыжный поход), выцветший шарф… Он носил свои вещи годами и покупал что-то новое только в крайних случаях, поэтому Даша так хорошо знала каждую. Но сейчас она искала рубашку. Кто-то подарил ее отцу и не угадал с размером – она оказалась великовата, а Данилу должна была прийтись впору.
– Чьё это? – промычал он, дожевывая бутерброд.
Даша оглянулась через плечо и подала ему рубашку:
– Не глаженая, но под свитером незаметно. Главное, чтоб тепло было, а она фланелевая… Это папины вещи. Ты помнишь своего папу?
Перестав жевать, он озадаченно уставился на нее.
– Папу? – повторил Данил почти по слогам.
– Ну, папу! Папу! – беспомощно повторяла она, не представляя, как объяснить значение этого простого слова. – У ребенка бывают мама и папа. Мама – это женщина, а папа… О господи, это же и младенец знает!
– Я не знаю, – печально сознался он и задумчиво повторил: – Папа…
«Да ты уже сам в дедушки годишься!» – насмешливо подумала Даша и спохватилась:
– Всё-всё,