чтобы их забрали как вещдок. Никогда не знаешь наверняка.
Вместе со вторым детективом, Дженнингсом, и парочкой полицейских в форме Расбах провел вечер в хождении по домам и поиске свидетелей.
Как и ожидалось, они никого не нашли.
На следующее утро их ждал доктор Перрьера, судмедэксперт.
– Приветствую, детективы, – сказал он, довольно улыбаясь.
Расбах знал, что судмедэксперты приходят в восторг, когда их навещают детективы. Его не переставало удивлять, что без малого двадцать лет угнетающей работы никак не отражались на настроении доктора. Колотые и огнестрельные ранения, автомобильные катастрофы, утопленники – ничто как будто не могло поколебать его жизнерадостность и общительность.
Перрьера протянул им мятные леденцы. Помогает от запаха. Оба детектива взяли по леденцу. Развернули шелестящие обертки. Доктор Перрьера собрал их и выкинул в мусорный ящик.
– Что вы можете нам рассказать? – спросил Расбах, когда они, стоя вокруг длинного металлического стола, смотрели на лежащий на нем труп. Расбаха радовало, что у Дженнингса, как и у него самого, крепкий желудок. Лицо напарника выражало лишь сосредоточенное любопытство и никакого дискомфорта при виде разлагающегося на столе тела; на его щеке проступил бугорок от мятной конфеты.
– Тело целехонько, – радостно начал доктор Перрьера. – Мужчина европеоидной расы, чуть меньше сорока, здоровый. Первый выстрел пришелся в грудь, второй – в щеку, но именно третий, прямо в мозг, убил его. Смерть наступила мгновенно. Выстрел производился с близкого расстояния – примерно метра два – из пистолета 38-го калибра.
Расбах кивнул.
– Когда именно он умер? – спросил он.
Доктор Перрьера повернулся к Расбаху.
– Я знаю, вы, ребята, обожаете устанавливать время смерти, и я стараюсь, правда. Но вы же понимаете, что, когда мне приносят труп, пролежавший несколько дней, это снижает точность расчетов.
Расбах знал, что Перрьера – перфекционист, всегда стремится к идеальному результату.
– Я понимаю, – терпеливо ответил он. – Но мне все же хотелось бы услышать ваши предположения.
Доктор улыбнулся.
– Я провел вскрытие вчера вечером. Судя по степени разложения и найденным в теле личинкам – учитывая, конечно, жару, – я бы сказал, что он умер дня за четыре до этого, плюс-минус день.
Расбах подсчитал в уме.
– Четыре дня со вчерашнего вечера – это будет вечер тринадцатого августа.
Доктор Перрьера кивнул.
– Его могли убить не ранее вечера двенадцатого и не позднее вечера четырнадцатого. Где-то посередине.
Расбах посмотрел на тело на металлическом столе. Если бы только оно могло говорить.
Вернувшись в участок, Расбах собрал наспех сколоченную команду в одном из больших залов заседаний. Дело вели они с Дженнингсом, и еще несколько патрульных полицейских он отобрал в помощь.
– Мы все еще не знаем, кто этот парень, – сказал Расбах. – Его отпечатков нет