понимаю, а дальше что? А, впрочем, снисходительности ради, с некоторой паузой произнесла:
– Давно пора.
И с нажимом добавила:
– Я вообще не понимаю, как можно жить с такой женщиной.
– Но я ничего не знал! – протестующе воскликнул Нуйкин.
– Бросьте! Все вы знали. Просто лгали себе.
– А вы?
– Что – я? – Екатерина Марковна окинула Нуйкина ледяным взглядом.
– Вы разве не знали?
– Мало ли что я знала… И потом – мне было все равно.
– Что-то я не совсем понимаю…
– А это и неважно – понимаете вы или нет. Вы для чего пришли сюда? Для этого?
– Простите, – согласно закивал головой Нуйкин. – Конечно, нет, не для этого. Но, видите ли, я… в некотором роде… считаю нас собратьями по несчастью. Хотя ваше несчастье, конечно, несоизмеримо с моим. У вас умер муж.
– Туда ему и дорога.
Тут Нуйкин поперхнулся, так что хлеб с сыром, который он только что откусил, крупными крошками разлетелся по кухне. Екатерина Марковна проследила за траекторией крошек, спокойно произнесла:
– Вон тряпка. – Кивок на раковину. – Убирайте сами. Не фон-барон, правильно заметили.
Нуйкин нестерпимо покраснел; вообще в жизни он краснел часто, но тут его окатил жаром особый стыд – за свою неряшливость, бескультурье, да и стыд за унизительность своего положения тоже был. Небольшого роста, плотный, с крупными залысинами, с лицом вечно несчастного, грустного мима, Нуйкин выглядел в эти минуты довольно живописно: именно таких мужиков презирают женщины, чтобы тем самым еще больше возвыситься в собственных глазах.
Красный, разом вспотевший, Нуйкин прошел к раковине, взял тряпку, намочил ее и, неловко приседая, кряхтя, начал то там, то сям собирать крошки на полу обширной кухни.
Екатерина Марковна продолжала пить чай; по возрасту она, пожалуй, приходилась ровесницей Нуйкину, лет под тридцать пять обоим, но выглядела помоложе гостя, свежей, что ли, и главное – в посадке ее головы, во взгляде, в аккуратно уложенных черных волосах, в воинственности орлиного носа, в темных пронзительных и беспощадных глазах – во всем ее облике чувствовалась уверенность в себе, непреклонность и даже властность характера. Именно от таких женщин чаще всего сбегают мужья.
– И вон там еще забыли, – как бы между прочим произнесла Екатерина Марковна.
Нуйкин поднял на нее встревоженный взгляд, при этом умудрился покраснеть еще больше, чем прежде:
– Где?
– Вон, в углу, – показала она.
В самом деле, Нуйкин увидел там крошки. Бросился собирать их. И только после того, как, кажется, собрал все до единой, промыл тряпку в раковине и развесил ее на кране сушиться.
– Так о чем вы хотели посоветоваться со мной? – Екатерина Марковна показала Нуйкину на табуретку.
Нуйкин покорно сел. Склонил голову. Уперся руками в колени.
– Дело в том, что в последнее время многие отвернулись от меня…
«Еще бы!» – подумала Екатерина Марковна.
– Как будто это я что-то совершил, а не жена… На нее-то наоборот