Когда мои глаза снова привыкли к полумраку, повозки уже не было. У стен домов лежали обломки досок, остатки колёс и оглобель, клочки обивки и разорванные в клочья тела возницы и лошади. Если бы только он свернул на Сосновую…
Настали ужасные дни 25 и 26 сентября. Гул взрывов сливался с непрерывным грохотом пушек, в который вторгался вой пикирующих самолётов, – словно электродрель вонзалась в железный лист. Воздух был наполнен дымом и пылью от рушащихся кирпичных стен и лепнины. Она проникала везде, удушая людей, запершихся в погребах или квартирах, как можно дальше от улицы.
Не знаю, как я выжил в эти два дня. Осколок шрапнели убил человека, сидевшего рядом со мной в спальне друзей. Две ночи и день я провёл, стоя с ещё десятью людьми в крошечной ванной. Через несколько недель, когда мы задались вопросом, как это было возможно, и попытались снова втиснуться туда, оказалось, что там могло поместиться только восемь человек, – если только не в страхе за свою жизнь.
Варшава капитулировала в среду 27 сентября.
Лишь через два дня я рискнул выйти в город. Вернулся я в глубокой печали: города больше не существовало – по крайней мере, так я думал по неопытности.
Новый Свят стал узким проходом, вьющимся среди груд щебня. На каждом углу мне приходилось обходить баррикады из перевёрнутых вагонеток и вывернутых из мостовой булыжников. На улицах были сложены разлагающиеся тела. Изголодавшиеся за время осады люди набрасывались на трупы лошадей, лежавшие повсюду. Развалины многих зданий ещё дымились.
Я шел по Иерусалимским аллеям, когда со стороны Вислы послышался рокот приближающегося мотоцикла. На нём сидели двое солдат в незнакомой зелёной форме и стальных касках. У них были широкие бесстрастные лица и бледно-голубые глаза. Они остановились у тротуара и окликнули застывшего в оцепенении мальчишку. Он подошёл.
– Маршалштрассе! Маршалштрассе!
Они снова и снова повторяли это слово – немецкое название Маршалковской улицы. Мальчик так и стоял в замешательстве, раскрыв рот и не в состоянии издать ни звука.
Солдаты потеряли терпение. «Да чёрт с ним!» – крикнул водитель, злобно взмахнув рукой. Он прибавил газу, и мотоцикл с рёвом скрылся.
Это были первые немцы, которых я увидел.
Через несколько дней на стенах Варшавы появились двуязычные прокламации, выпущенные немецким комендантом. Они обещали населению условия для мирного труда и заботу немецкого государства. В них был особый раздел, посвящённый евреям: им гарантировались все права, неприкосновенность собственности, а ещё – что их жизни будут в полной безопасности.
4. Отец кланяется немцам
Мы вернулись на улицу Слискую. Наша квартира не пострадала, хотя мы думали, что это невозможно, – не хватало нескольких окон, но это и всё. Двери были заперты, и даже самые мелкие предметы в квартире остались на местах. Остальные дома в округе тоже уцелели или понесли лишь незначительные повреждения. В