порядка. Благолепие… Есть в этом все-таки глубочайший прагматический смысл: каждый “знает свой маневр” и всегда, в любых обстоятельствах, может рассчитывать на всех остальных, будучи точно осведомленным, чего от кого ожидать.
Вот сложилась нештатная ситуация: дед перегнул палку, а внук в штопор вошел – что делать? Скандалы, разборки, попреки – хрен знает на сколько времени, бывает, что и на всю жизнь. А тут исполнили ритуал – и порядок. Все снова на своих местах, и, что примечательно, наложен запрет на упоминание о произошедшем в будущем. Внук более не штопорит, а в качестве извинения: “Садись, Михайла!” Истинно благолепие!»
В отличие от Тома Сойера, никакой популярности у сверстников Мишка своим фортелем не приобрел. То ли насвистел великий Марк Твен, то ли менталитет другой… Версию событий общественное мнение выработало следующую: Мишка, обидевшись на наказание, сбежал из дому, заблудился в лесу и попался злой колдунье. Та его чуть не сожрала, но отец Михаил, с риском для жизни, отрока выручил.
Правдой во всем этом было только то, что Нинея отца Михаила и вправду чуть не порешила. Тот же факт, что плененного злой колдуньей отрока запросто навещали родственники, общественность вполне благополучно игнорировала, возможно, в воспитательных целях, а уж на что там обиделся сопляк, так это и вообще никого не трогало ни в малейшей степени.
«Вот так, сэр Майкл! Ни тебе желтой прессы, ни тебе папарацци, а результат тот же самый: не Иванов, а Рабинович, не в лотерею, а в преферанс, и не сто тысяч, а три рубля, и не выиграл, а проиграл».
Со сверстниками отношения не складывались совершенно. Пацан в общем теле в последнее время как-то приутих, а взрослому очень уж тошно было принимать участие в детских играх и трепотне. Мишка старался, как мог, но ребятишки, видимо, чувствовали эту натужность, и к присутствию его в своей компании относились весьма прохладно.
Совсем другое дело – Юлька. На следующий день после возвращения Мишка попросил у деда серебряное зеркальце, найденное летом в вещах погибшей язычницы. Дед, разумеется, в самых язвительных тонах поинтересовался, не рано ли внуку девкам подарки таскать, но выслушав рассказ о том, как Юлька его лечила, молча полез в свои закрома и вытащил зеркальце.
– Только не суй как-нибудь, поднеси с почтением, с вежливыми словами, чтоб не подумала, откупаешься, мол, чтоб должником не быть. Понял?
– А если брать не захочет?
– Чтоб девка да от зеркала отказалась? Кхе! Дите ты еще, Михайла!
– Она – с норовом…
– А лекарке иначе и нельзя! Иди-иди, не бойся, примет она твой подарок.
Обычный для жилья лекарки запах сушеных трав сегодня почти не чувствовался: тетка Настена варила в объемистом горшке что-то чрезвычайно вонючее; у Мишки, вошедшего со свежего воздуха, даже дух перехватило. Креститься тут было не на что, и Мишка по языческому обычаю поклонился очагу.
– Здрава будь, матушка Настена, здравствуй, Юля!
Только поздоровавшись, Мишка понял, что пришел, похоже,