ресно наблюдать, как тяжелый свинец впился в мягкую плоть, разрывая ее, разбрызгивая в стороны кровь, а порох, вытолкнувший металл, своим огненным дыханием опалил блестящий на солнце бритый затылок приговоренного.
Москвич откровенно скучал, смотря осоловевшими и сонными глазами куда-то в сторону. Рядом с ним Дохлер думал о чем-то своем и старательно полировал ногти. Зондер и еще несколько водителей торжествовали – кара настигла злодея. Гыча и Тальк негромко переговаривались. Третьяк, брезгливо поморщившись, сплюнул сквозь зубы, наблюдая, как Каштан с плотоядной ухмылкой выжимает спуск дробовика. Крестный только скорбно покачал головой.
Обставить казнь бандита наверняка можно было и с меньшей помпой: петля и веревка, нож, бесшумное оружие – все это имелось под рукой. Но, похоже, таким образом Каштану дали возможность спустить пар. На вопрос Москвича: «Что делать с Гогой?» – командир ответил коротко и четко:
– Эту «шестерку» до Острога не потащим. Все равно ничего нового в СБ не скажет. Лишняя возня и перевод живца. Каштан, исполни, только без излишеств – времени нет. И сделай все желательно потише…
Трофейный барабанный дробовик – а раньше я не замечал подобного экзотического карамультука ни у кого из рейдеров, – как ничто другое, подходил для «желательно потише». Что же касалось «излишеств»… Они уже и не требовались, их использовали во время военно-полевого допроса, хотя пленному, на мой взгляд, и во время пыток оказывали милосердие. Это же Улей, поэтому выколотые глаза, отрезанные уши и гениталии, сломанные пальцы, скорее всего, зажили бы, срослись, отросли, поставь кто-то задачу вылечить Гогу. Однако добрых докторов не наблюдалось, а Айболиту, после попадания пули из «КПВТ» в грудь, самому требовалась помощь, выходящая далеко за рамки людских возможностей.
Слова Бармалея подтвердились, и бандит Безбашенный лишь немного раскрасил часть рассказа килхантера, внеся несколько субъективных оценок о ситуации в целом, но ничего нового не сказал. Действительно, в иерархии он только-только поднялся на следующую ступень. Хотя был перспективным товарищем, ведь Джокер, судя по обрывкам фраз и разговорам, являлся довольно известной фигурой в местном муровском мире.
Конвульсии еще долго сотрясали практически мертвого человека – тело Гоги не верило в смерть. Под одобрительным взглядом Каштана Зондер несколько раз от души пнул безголового мертвеца, а затем плюнул – смачно, с чувством.
Я же встретился взглядом с Третьяком, который мотнул головой в сторону, сигнализируя вполне понятно: мол, отойдем. До этого момента не удавалось переговорить с ним с глазу на глаз, все время кто-нибудь рядом крутился.
– Короче, слушай сюда, – начал тот, посмотрев мне в глаза.
– Так точно, гражданин начальник, только сначала ответь мне на два вопросика: зачем было нужно это представление с крещением? И почему Люгер?
Крестный недовольно поморщился, задумался. В действительности же меня интересовало несколько другое: во-первых, складывалось ощущение, и никак не слабело, что я по краю прошел. Чуть-чуть к праотцам не отправился. Впрочем, чувства к делу не подошьешь, а верить только эмоциям – отдает психическим расстройством. Но, как говорил в Конго инструктор, которому я платил немало: «Лучше быть живым шизофреником, чем мертвым прагматиком». И, конечно, нездоровой наивности во мне не было ни капли. Поэтому вариант, что сейчас Третьяк как на духу выложит всю подноготную, а потом упадет в ноги с мольбами: «Прости меня, засранца, Валь… тьфу, Люгер», я относил к фантастике, и даже не к научной. Во-вторых, новое имя было непривычно. И так катал его на языке и эдак, чуждое и вроде бы не мое. С другой стороны, нравилось ли прозвище тому же Гоге или Люле? А Зондеру или Дохлеру? Нет, сейчас привыкли, но поначалу?
– Шмайсер или АКМ лучше звучит, что ли? – в традициях богоизбранного народа ответил крестный. – Хеклер? Тоже не то… Как назвал, так и назвал! Я так вижу! Понял? «Вальтер-Люгер» – звучит неплохо. Скажи спасибо, что в духе Цемента не окрестил! – неожиданно в голосе Третьяка прорезалась злость. – Про «цирк» же скажу так. Народ здесь зрелищами не избалован – думал, ты и сам до этого дойдешь, – поэтому люди запомнят надолго такое представление. И теперь, вот увидишь, стоит только добраться до обжитых мест, и слава о тебе как о моем крестнике пойдет в массы. Тем более что у меня репутация имеется. Поэтому гниль самого Цемента мимо пройдет, чего не скажешь о его наследии – куче дерьма, которую тебе еще предстоит разгрести. И в любом случае надо сказать: «Спасибо, крестный».
– Спасибо, крестный, – усмехнулся я и постарался, чтобы уж не совсем криво. – И часто тебе доводилось подобные ритуалы проводить? Обставил ты все с блеском, как Ленин на броневике.
– Не часто. Всех своих, конечно, не упомню. Но их меньше, чем у того же Цемента. А отозвал я тебя по другому поводу. На Каштана и других больше так не пялься. Чревато. И ты многого не знаешь про него. Еще один нюансик постоянно держи в голове – до хрена вокруг тех, кому он больше чем кровный брат.
– А как я на него смотрел-то?
– Типа сам не знаешь? Будто в свой расстрельный список заносил вместе с Зондером и водилами. Запомни: все, кто здесь присутствует,