Я включила в наушниках звуки летнего вечера и уснула под стрекот цикад и шум моря, а в доме тем временем продолжался ад.
Утром оказалось, что маму забрали в больницу.
Я приходила к ней, приносила фрукты и лекарства, она не хотела меня видеть, и медсестры осуждающе смотрели на меня – довела мать, теперь вон чего. Они не знали, что есть еще две дочери.
Я по сей день не знаю, что происходило в доме, когда я нырнула в густую летнюю ночь, но предполагаю, что Лизка вцепилась в маму – со мной-то ей ничего не обломилось, а жертва все равно была нужна. И до того вечера жертвой всегда была я, с самого детства она срывала на мне все, что могла, и мама считала, что так оно и должно быть, что ж поделаешь, такой у Лизоньки характер, это же сестра, она все равно тебя любит, надо прощать.
Пока не попала под этот каток сама.
Наша мама, утонченная и богемная, с чистым взглядом немного раскосых карих глаз, широко распахнутых навстречу свету и цвету, попала под поезд Лизкиного гнева и пережить этого не смогла. Потому что она видела только маленькую хрупкую девочку, которую надо всячески оберегать, ведь она такая нежная и слабая. Такая ранимая, да. Как цветок, мать его.
И вдруг такой разрыв шаблона.
А я – дылда и эгоистичная дрянь, я не позволила хрупкой и ранимой фее наброситься на себя и напиться крови. Тогда мама была бы жива, и все было бы неплохо, и всех бы это «неплохо» по итогу устроило. Кроме меня, но кого интересует, что там меня устраивает, а что – нет, мы же семья, и я должна быть умнее.
И, конечно же, все родственники меня ужасно осуждали.
И я сама себе казалась Белоснежкой, которая никуда не ушла, а осталась в замке, и никаких добрых гномов с ней не стряслось, и никого вообще, кто бы заметил, что она нормальная девка, которой хочется замуж за принца и свалить из этого дурдома, или просто свалить, даже без принца, но вокруг не было никого, кто бы выпихнул ее в лес, а были только какие-то мерзкие чудовища, медленно разрывающие ее на кусочки, пока король пытается ее убедить, что это нормально и совсем не больно.
Вместо того чтобы выгнать прочь отвратительных монстров или хотя бы сделать им замечание.
Папа все это время молчал, о чем-то думая. Он не принимал участия в общих посиделках, он вообще замолчал, ни с кем не разговаривал и редко выходил из комнаты, отгородившись своим горем ото всех. Откуда-то нарисовалась наша тетка, мамина двоюродная сестра, очень похожая на моих сестер, и она вроде как сидела с ребенком, но что она делала в нашем доме, окончательно стало ясно лишь тогда, когда не стало папы.
Но я хотела сказать о Виталике.
В доме он больше не показывался – как я и предполагала, ни Лизка, ни их дочь ему были не нужны. Катька появлялась редко, ей все эти эмоционально окрашенные семейные проблемы были до лампочки, в ее жизни что-то происходило, о чем она предпочитала молчать.
Как оказалось, у них с Виталиком получился роман, да.
Я, конечно же, об этом понятия не имела.
Работа занимала мое время, а вечером я готовила что-то для себя и для папы,