когда будет стирать… Нет, пусти, пусти, я не хочу, пусти, дурак, не надо, Борик, гадина, пусти!..
Девчонка пискнула уж вовсе дико – и тут Женю словно толкнуло. Она рванула доску и проскочила в узкую щель.
Глаза привыкли к темноте, и Женя сразу различила в углу две копошившиеся фигуры. Вцепилась в загривок той, что возилась сверху, дернула, потом пнула оставшуюся.
Раздался истошный вопль, и Борик свалился в угол неподвижным ворохом.
Женя схватила Нинулика за руку, тряхнула:
– Беги! Волки! – И, таща девчонку за собой, вылетела за дверь под аккомпанемент ее истерического визга.
Она знала, куда бежать, и в темноте. Но на каждом шагу этой знакомой дороги в них с Нинуликом могли вцепиться те беспощадные руки… Ужас прорвался сдавленным криком.
Женя свернула в проем двери, еще более темный даже по сравнению с окружающей тьмой. Ударила по стене – послушно вспыхнул свет. Она хотела оглянуться, но не нашла сил.
Нинулик вырвалась и, обгоняя Женю, взлетела по ступенькам. Крутанула ручку английского замка, распахнула дверь и выскочила во двор, все так же истошно, пронзительно, безумно крича:
– Волки! Волки!..
Письмо пятое
Дорогая Агата!
Приеду по первому твоему требованию. Благодарю тебя!
– …А почему волки? – спросил Грушин.
– Бог его знает, – дернула плечом Женя. – Надо бы психоаналитика спросить: может, меня в детстве ими пугали, когда в деревне у бабушки жили? Не знаю, не знаю. Да какая разница, что было кричать?
– Удивляюсь, почему тебя не посадили за мелкое хулиганство.
– Я и сама удивляюсь, – вздохнула Женя. – Главное, понимаешь, я была в брюках. Они, конечно, имели еще тот вид, теперь их только под дверь бросить, ноги вытирать, да и то – не дома, а на даче, но благодаря им на ногах никаких следов не осталось – от того, как я по ступенькам катилась. И на руках тоже: я слишком быстро вырвалась.
– Что ж ты так? – покачал головой Грушин. – Недальновидно, знаешь ли… И что обо всем этом думаешь?
– Думаю?
– Как считаешь, он хотел тебя… только придушить?
– Господи, Грушин, да отстань ты от нее! – внезапно не выдержала Эмма. – Женечке и так вчера досталось. Просто чудо, что она тут с нами живая сидит, а ты…
Она подавилась всхлипыванием, а Женя даже головой покачала: ну в самом деле, кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной дружбы? Да отрежут лгуну его гнусный язык! Полчаса назад, когда она живописала в приемной свои ночные, а главное, вечерние приключения, Эмма натурально забилась в истерике.
Пламенный призыв Эммы возымел результаты. Грушин виновато потупился, а потом с неподдельным сочувствием воззрился на Женю.
– Да ладно вам, – сказала она, мгновенно устыдившись всеобщего внимания. – Пациент скорее жив, чем мертв. Вообще-то вчерашний вечер – это типичный случай того, как трагедия может превратиться в фарс. Я же вам еще не дорассказала! Вообразите: эта дура, которую я спасала, отпиралась от всего, как… ох, я просто не знаю, что и сказать! – Женя стукнула