Ивану странник, а тот, как мог – Ефросинье передал, – да только и отрок слышал. Впрочем, какой же он о ту пору отрок был? Мужать начал, в силу входить, кабы не недуг – всем бы взял. Ну да не о том речь. Говаривал странник Ивану, что ходят по свету белому люди; точнее сказать – по обличью-то люди, а по словам да делам… Многое знают, многое умеют. Им, поговаривают, книга особая дадена, голубиной именуемая. В сорок сажен длиной, в двадцать шириною. Страницы у нее не пергаминные, а тонкого серебра; буквы-то в ней не чернилами писаны, а чистым золотом. Кому на роду написано, – только тот прочесть и может. Потому – в книге той все тайны прописаны, и земные, и небесные. Кто прочел ее – ввек не забудет, силу обретет такую, что и представить невозможно. Не ту силу, чтоб обороть кого, а иную, сокровенную. – Уж не о волхвах ли говоришь, что по темным лесам да пещерам живут, от людей хоронятся? – Нет, не о них. Волхвы – те на одном месте обретаются, свои у них книги, свои порядки. Эти же что ни день, на новое место переходят, потому и прозвание им – калики перехожие. – Как же их узнать-то? – А просто. Лапотки-то у них из семи шелков, в носке камешек самоцветный; сносу им нет. В руках – посох из рыбьего зуба, в девяносто пудов. Ну, а в остальном – кто как, вот, скажем, как мы с тобой. – И что же они, все могут? – Сказано же тебе, книга у них такая, что все про все прописано. От любой хворости избавляют. – Ты сам-то видал? – Сам не видал, а люди сказывали. – Ну, иной сбрехнет, не дорого возьмет… Да и где их искать-то, калик твоих? – Про то не ведаю. Может, и искать их не надо… Коли они таковы, как про них сказывают, может, они сами придут, когда время настанет…
Крепко запали в душу Илье слова странника. Улучил он времечко, да и спросил дедов, слыхивали ли они что-нибудь про калик перехожих? Переглянулись Тимофей с Яковом, крякнули. Не может такого быть, чтобы случайно до того их о том же самом Иван спрашивал. Верно, отвечали, сказывают в народе про таких. Да только небылицы все это. Сам посуди.
Жил да был далеко отсюда, в тридевятом царстве тридесятом государстве царь, по имени Аггей. Померла у него жена, и остался он с красавицей-дочерью…
Вышел Илья из возраста, когда хлебом не корми, а расскажи-ка лучше сказочку. Да только, если уж к слову пришлось, есть ли он, возраст такой? Казалось бы, наперед знает, что дальше будет, и про злую королевну, и про то, как невзлюбит она падчерицу, как изводить ее будет, и чем все закончится, а вот поди ж ты – сидит, как говорят в народе, уши развесивши, и представляет себе все, да так явно, будто перед собой въяве видит. И то сказать, не каждому счастье такое дается, чтоб слово его за живое схватывало. Иной начнет рассказывать – хоть и правду, а слушать его – проще из избы сбежать; а иной соврет – заслушаешься. Чего далеко ходить – через пять домов по улице. Живут там, вот как Тимофей с Яковом, друг напротив друга, Братило и Долговяз. Не знает кто, при встрече подумает – враги записные. А на самом деле – ничуть не бывало; лодка у каждого есть, челн-долбленка, сеть, – рыбной добычей промышляют. Ну, и соперничают, не без этого. Только как сойдутся, говор между ними начнется, ажно облака во все стороны