яркой образностью игры Рихтера, даже признался: «А вы знаете, какое я явление наблюдал, удивительное… Когда начались заключительные октавы, знаете, стулья пустые вокруг меня задвигались в том же ритме… Подумайте, и они тоже… Как интересно!..» (27; с. 465).
Рихтер был одним из лучших интерпретаторов фортепианных сонат Прокофьева, он был первым исполнителем многих из них, а Девятая ему впрямую посвящена. Седьмую сонату, увлекшись, выучил вообще за четыре дня и передавал в этой музыке почувствованную им тревожную обстановку потерявшего равновесие мира, где царит беспорядок и неизвестность, где человек наблюдает разгул смертоносных сил (год создания – военный, 1942. – Прим. авт.). Но пианист слышал и воплощал здесь и полноту светлых будоражащих чувств, обращенных ко всем: «Стремительный наступательный бег, полный воли к победе, сметает все на своем пути. Он крепнет в борьбе, разрастаясь в гигантскую силу, утверждающую жизнь…» (27; с. 465). Таков, по Рихтеру, финал этой сонаты.
Сложную внутреннюю жизнь Восьмой сонаты пианист раскрывал перед слушателем во всем ее богатстве. Он сравнивал эту музыку с деревом, прогибаемом от драгоценных плодов. Девятую же любил за другое – за светлую простоту. И играл ее как интимную сонату-доместику.
Рихтер, по его собственному признанию, стеснялся сближаться с Прокофьевым-человеком. Встречи с ним – были встречи с его музыкой. Именно Рихтер вместе с Анатолием Ведерниковым сыграют в четыре руки только что законченную оперу «Война и мир», чтобы познакомить с ней музыкальную общественность.
К творчеству Прокофьева пианист возвращался снова и снова…
Мы же последуем, вслед за молодым Прокофьевым, в разные страны – начинается новый, важнейший период его творческого роста.
Глава четвертая
Вокруг планеты всей
Америка
Первые успехи и первые разочарования
Невиданно и нереально, но Прокофьев добирался до Сан-Франциско почти четыре месяца. Обладая недюжинным чувством риска и чрезвычайно любопытный до всего нового, он посмеивался над теми, кто пугал его всякими ужасами и трудностями. Отважный молодой человек провел в Транссибирском экспрессе восемнадцать дней. Не привыкший терять время, занимался изучением испанского языка, много читал и даже ухитрялся работать. Поезд чудом проскочил через препятствия, связанные с нагрянувшей гражданской войной, и Прокофьев с жадностью вбирал в себя впечатления от гигантских сибирских просторов, снежной стихии под Омском, величавых рек Байкала и Амура. Подробно и весело описывал все это в письмах к друзьям и матери, оставшейся в сравнительно безопасном Кисловодске. Конечно, он беспокоился о ней, но ничто уже не могло остановить выбравшего свою планиду нашего героя, к тому же, как уже говорилось, он не предполагал уезжать надолго.
Наконец-то во Владивостоке Прокофьев получил японскую визу и обменял валюту. Транспортные и бюрократические проволочки задержали его в Японии еще на два месяца, где он даже дал концерты: …японцы «слушали