массивный и оглянулся на публику, прогуливающуюся в коридоре после ужина.
– Предпочитаете гостиничный номер, джентльмены? Как там у вас: «Тубанит он и бздит в мандраже».
Массивный сразу набычился, раскраснелся и, прижав его к стене толстым животом, заорал, перейдя на «феню». Потное, вонючее тело, словно грузовик давило все сильнее, мешая дышать. Он продирался сквозь блатной язык, так густо сдобренный матерщиной, что обычные человеческие слова почти не встречались. И с трудом понимал, что его друг, архитектор Леон Паскаль, давно заделался педом, и не ведет себя так паскудно, и оказывает услуги пушкой своей, что, как у танка, и прямой кишкой… и что сейчас самое время выйти в парк и поговорить, и решить все дела по-хорошему, потому как, если по-плохому – ему намного дороже встанет…
Они беспрепятственно прошли в парк. Было холодно и темно. Лиц не разглядеть, только контуры тел. Его собственное, изнасилованное этими двумя, требовало крови любой ценой. И второпях, вглядываясь в неясные очертания, снова перебирал в голове варианты мщения с кровавым исходом. И остановился на простом: «Изобью до полусмерти и подвешу за мошонки». И спросил: – Вы уверены, что вас двоих хватит, чтобы справиться со мной? – Они не стали отвечать.
А когда стал додумывать, куда подвесить их, заморыш неожиданно ударил ладонью по щеке. Совсем не больно. Но пощечина была так унизительна, словно псих этот малый откашлял густое содержимое трахеи и плюнул сгустком в лицо. А тут еще по щеке потекло горячее, и подумал с отвращением: «Значит, все-таки откашлял и плюнул, сукин сын». И увидел в руке заморыша бритву. Не лезвие безопасной бритвы «Нева», но большое широкое лезвие со складной ручкой для опасного бритья, блеснувшее в темноте.
Сумятица из увиденного и отрывочных мыслей, захватывала все больше. Он погрузился в размышления о хулиганствующих соперниках, непохожих на нормальных советских психов: таких, как он сам, как архитектор Леон Паскаль, как остальная публика психушки, подверженная галлюцинациям и фобиям… но чтобы взять опасную бритву и наброситься с ней на соседа?!
– Начинаю уставать от вас, чуваки, – сказал он. Но заморыш так не думал, потому что снова взмахнул рукой. В этот раз он сразу ощутил резкую боль в щеке. Дотронулся пальцами: два глубоких пореза сильно кровоточили. В голову полезли неуместные мысли про жертвенность, которая уместна только в случае крайней необходимости. Про первичную хирургическую обработку ран. А заморыш переложил бритву в левую руку и снова полоснул по лицу, и кровь потекла ручьем, заливая глаз.
Пора было переходить к намеченным боевым действиям, но жажда мести и крови чужой испарились. Он начал думать, как достойно и поскорее вернуться в отделение. Но последовал новый удар бритвой по лицу, и снова острая боль, и кровь. Он уже ничего не видел и не слышал, спеленатый таким ужасом, что не мог шевельнуться.
– Сымай штаны! – услышал он голос массивного и дрожа принялся искать тесемку на пижамных штанах. И думал: «Пусть делают, что угодно, только не полосуют бритвой