те подпухли сродни цветочным бутонам и стали ярче спелой брусники.
Алсу наконец подняла на багатура свои черные, как смородина, глаза. Страшен был Субэдэй – угрюмый и непобедимый полководец Чингиз-хана. В орде никто толком не знал, сколько ему лет… Когда-то давно, будучи молодым, он был тяжело ранен… тангутский72 меч едва не рассек его до седла; левая рука с тех пор осталась скрюченной, как кочерга, и усохла. Лицо его бороздил через бровь бурый кривой рубец; выбитый глаз затянулся пучком глубоких морщин, зато другой был всегда широко раскрыт и хищно взирал на мир.
– Приход твой да будет к счастью, хазрет73, – прошептала Алсу. – Как прошел день? Удачной ли была охота? – заученно стала повторять она и, наперед зная желания старика, принялась разминать его заскорузлые желтые пятки. – Я скучала… устала ждать. Почему долго не приходил?
– Э-э… слова твои сладки, как халва, но есть ли в них хоть песчинка правды? – Старик закряхтел, с напускной суровостью погрозил пальцем, злорадный зеленый огонек вспыхнул в его оке. – Что ты таращишься на меня, как сова из дупла? Разве не так?
– Хазрет!.. – Девушка посмотрела на багатура глазами рассерженной рыси, но тут же заговорила тихим жалобным голосом: – Я ли не ублажаю тебя, сердар74? Я ли не жду тебя долгими ночами?..
– Ладно, уймись. – Субэдэй потрепал ее за атласную щеку. – И гонец скорби может принести радостную весть. Дай-ка мне мяса… Плесни унны в пиалы… выпей со мной за победу мечей Кагана…
Кипчанка провела тонкими пальцами по глазам, изогнулась гибким станом к очагу… А Субэдэй, как тигр, оскалился, почуяв близкое теплое дыхание ароматной кожи; глаз заискрился от предвкушения… видя, как натянуто вздрогнула и качнулась под газовым шелком упругая юная грудь.
– Что выберешь, хазрет? – Наложница, стараясь всячески угодить, кивнула на яства. На ковре, устланном китайскими циновками, стояли серебряные блюда: тут было и запеченное на углях мясо молодой кобылицы, и пятнистого оленя, и сайгачьи75 тушеные языки, и бараньи головы, и копченые ребра, искусно справленные по восточным рецептам рабом Саклабом. На других подносах стояли аланские кувшины с кумысом, айраном, красным персидским вином и монгольской водкой – унной, которую сами кочевники называли «хитрая вода». Она опьяняла не вдруг и мягко, точно кралась к голове на кошачьих лапах, но после третьей пиалы редкий воин мог устоять на ногах… Были тут и спелые фрукты из далеких южных краев, доставленные гонцами, скакавшими много дней от «харагу» к «харагу»76 на сменных конях… И странно было видеть такое изобилие в этой дикой степи, где бродили лишь табуны лошадей да рыскали волки.
Алсу зазвенела монистами, наливая в пиалы прозрачную, как хрусталь, унну.
…Из-за шелковой занавески, там, где находилась женская половина, раздался придушенный смех, а следом послышался голос флейты и негромкое пение наложниц.
Субэдэй, довольный «ночью утех», сидел на звериных шкурах, подобрав ноги, и, громко чавкая, выбирал куски жареного мяса с подноса, который