снова не начать.
«Компромисс между злом и добром невозможен…»
Компромисс между злом и добром невозможен,
Как ни пробуй зверьё и людей уравнять.
Мир всегда был немирен, обманчив и сложен,
Но равны ли в правах крепостные и знать?
Ничего не меняется тысячелетья.
Современны ли мы, если время – ничто?
Власть не сдобу бросает в толпу, – междометья,
И невежество пыжится, судьи-то кто!
Искалечено общество, души в загоне,
И куражатся бесы за красной стеной.
Вся страна мчится в пропасть в безумном вагоне
И мечтает вернуть, в лету канувший, строй.
Что за чувство – любовь в узурпаторах власти?
Жажда миром владеть их заводит в тупик.
Величайшее зло и большое несчастье,
Если холод в сердцах поселился владык.
Вот уже миновало столетие бреда,
Рецидив, как диагноз, стоит у дверей.
Про насилие с пытками вашего деда
Много разных инструкций лежит у зверей.
Несебр
Вечный город пахнет пылью,
В тесных улочках ветра.
Чаек выбелены крылья, —
Птиц пронзает эскадрилья
Небо серое с утра.
Море пенится и плещет,
В сонном мареве восток…
Дум моих коснулся вещих,
Из щелей ворвавшись, трещин,
Дыр небесных, – ветерок.
Что он выветрит, не знаю,
Голова моя седа.
Я мечтаю не о рае,
Я сама себя караю,
Я погибла навсегда.
Этот город, как звучанье
Из навечно сжатых губ…
И прощенье, и прощанье
Бережёт его молчанье,
Чей давно мне голос люб.
«Я в коконе жизни проделала узкую дверку…»
Я в коконе жизни проделала узкую дверку,
Протиснуться трудно, держать оборону легко,
Ведь жизнь оказалась совсем не такой на поверку,
Как в самом начале, где в горло текло молоко.
Она не лучилась от счастья, и тутовым червем
Мотал вкруг меня свои нити, мной прожитый, век.
И нить сопрягалась с судьбой, как с оборванным нервом,
А каждое слово моё до меня кто-то рек.
И нового не было в этом бесцельном круженье,
Лишь бабочкой зрела внутри подсознанья душа.
И часто её колебало, как ветром, сомненье,
И часто за ней не водилось, увы, ни гроша.
Но вот и замкнулся виток, как последняя малость,
Как подвиг незримый, проплаканный мною насквозь.
Из дверки смотрю, – так немного от жизни осталось,
А вере с надеждой любви повстречать не пришлось.
Бушуют повсюду словес громовые раскаты,
И страсти кипят, застилая пресыщенность глаз.
И больше ничто на земле опустелой не свято,
И разума свет незаметно для мира угас.
А я всё смотрю и не чаю от горя ослепнуть,
И жалость ползёт в моё сердце превыше