сознание бравого моряка вернула ледяная вода, объявшая его аж до микиток.[16] Плохи, знать, были на ладье дела. Не выдержала хваленая обшивка из уральского уклада,[17] прежде позволявшая аж на целую версту вглубь нырять. Хорошо хоть, что вражьи бомбы рвались уже где-то поодаль.
Темно было, как под седалищем пса-великана Гарма, стерегущего вход в Хель. Берсень-Беклемишев на зов Репьева не откликался, наверное, уже покинул Мидгард.[18] Вредоносный был человек, а все одно жалко, тем более что задолжал он Репьеву с прошлого месяца аж целые три гривны.
Внезапно ожила переговорная труба, которой в боевом положении дозволялось пользоваться только мореводцу[19] да его ближайшим помощникам. Репьев обрадовался было, ожидая получить толковый приказ и начальственное ободрение, но голос из трубы звучал очень уж несмело. Можно даже сказать, обреченно.
– Я моряк третьей статьи Оборкин. Нахожусь на главном боевом притине.[20] Если кто меня слышит, отзовись, асов[21] ради.
Вот так чудо – рядовой моряк посмел в переговорную трубу слово молвить. Да и не одно. Неспроста, видно.
Пришлось отозваться:
– Моряк первой статьи Репьев тебя, новолупка,[22] слушает.
Только сначала доложи, кто тебе из главного притина вещать дозволил. Где начальники?
– Побило всех начальников, – дрожащим голоском ответил Оборкин. – И самого мореводца, и помощников. Не дышат. Иных уже и водой залило.
– Лекарей вызывай! – дивясь невежеству юнца, посоветовал Репьев.
– Не отвечают лекари. И никто больше не отвечает. На дно скоро пойдем. К рыбам, – в каждом слове Оборкина звучала слеза.
– Подсилки[23] стоят? – поинтересовался Репьев.
– Стоят, похоже, – неуверенно ответил Оборкин. – А ты сам разве не слышишь?
– Оглох я слегка. Даже тебя через слово понимаю… Ты попроси промысловую[24] команду ход дать.
– Просил. Молчат.
– А сам ты кто будешь? Наблюдатель, сигнальщик али смотритель отхожего места?
– Кашевар я. Опричь того закуски начальникам подаю.
– И какие такие закуски ты нынче подавал?
– Пряники, шанежки, пироги с маком, орехи с медом, сусло с брусникой, – доложил Оборкин как по писаному. – Все в целости осталось.
– Вот и жри теперь сам свои закуски! – Репьев, со вчерашнего дня ничего не евший, сглотнул слюну. – Сытая скотина, говорят, первая под нож идет.
– Ты не изгаляйся, а лучше что-нибудь дельное присоветуй, – плаксиво промямлил Оборкин. – Где спасение искать? Богов, что ли, молить?
– Если дела не спасут, так и вера не поможет, – изрек Репьев. – Все в твоих руках, земляк. Придется подсуетиться. Ты, кроме кашеварства, еще какому-нибудь занятию обучен?
Репьев спрашивал это потому, что, согласно предписаниям морского устава, каждый член команды «Эгира» должен был иметь