Причем, это вовсе и не она в молодости, а с обложки журнала. Но чтобы все-таки была одухотворенность. Только в меру. Патрик ж остался самим собой, то есть сто восьмидесятилетним.
Сейчас мы за столиком на веранде, пьем свой утренний кофе.
– Не находите, что мы здесь уже засиделись? – Софи теперь каждое утро об этом. – Что-то профессор Робинс начинает меня разочаровывать.
– Знаешь ли, милочка, – тут же парирует Мелисса, – он же обещал тебе, что этот парк не исчезнет, ну, и вот – не исчез. Пожалуйста, весна, первые птички, первые завязи. Наслаждайся.
– Послушай, Мелисса, – взвивается Софи, – почему ты все время говоришь со мной как с какой-то молоденькой дурочкой?
Мелисса, выдержав паузу:
– Ты так свежа, трепетна, первозданна, будто только что вышла из пены, из раскрывшегося бутона какого-нибудь цветка – ты не знаешь еще ни этой тленной жизни, ни законов земного бытия, ни мужского прикосновения, – видя реакцию Софи, – это я помогаю тебе адаптироваться. Нет, конечно, ты можешь еще все изменить. Насколько я помню условия контракта – пока идет адаптация, мы вправе поменять себе тело. Так что, смотри, может, выберешь себе что-нибудь более-менее адекватное.
– Ты мне просто завидуешь! – понимая, что сморозила глупость. – Да! Я согласилась на вечность, но не вечно же торчать возле этого сраного парка!
– Мы все просто еще не привыкли, – говорит Патрик, – у нас впереди тысяча лет, потом, как обещано, вечность, а мы всё еще понимаем эти полгода так, будто живем обычное время жизни. Но это скоро пройдет. Наши часы перестроятся.
– Вот этого я и боюсь, – перебиваю я. – Всё, чем мы дорожили, всё, что любили, – обладало смыслом как конечное, ограниченное во времени – может исчезнуть оборваться, кануть. А теперь? Если теперь всё это будет всегда?! Не станет ли наша вечность некой машиной опустошения, ничтожения смыслов того, что мы любим? Вечность как способ транжирить время, да и самого себя?
– Если то, что мы любим, – теперь навсегда, – пытается Патрик, – есть надежда на то, что ценности и смысл их как временных, хрупких уступят место их смыслу как вечных. Разве плохо придать им вечность? Сделать надвременными. Но вряд ли так уж много из того, что дорого нам, останется с нами… Может, уже не осталось, – улыбается Патрик. – А так что? – Ты переживешь этот парк. Переживешь то, что будет потом вместо парка. Будет ли в этом смысл? Хочется верить, что да.
– Наша Софи развила такую активность в соцсетях, завербовала себе кучу ухажеров со всего света и в Марсианских колониях, кажется, – Мелисса демонстративно игнорирует нашу с Патриком тему, – а вдруг они все потеряют способность эрегировать и эйякулировать, пока стрелка на новых часах Софи сдвинется на одно деление? – Мелисса игнорирует нашу с Патриком интонацию.
– Ну, и не смешно. – Софи искала поддержки у Патрика и у меня. Не найдя ее, выпалила:
– Между прочим, Мелисса, я на полвека старше тебя. – У нее получилось зло и по-детски.
– Дамы, может не стоит… – это мне уже стыдно