пива. Оно зашипело и поползло вниз, окрашивая и без того грязную кожу пивными разводами.
– Ты идиот? – заорал Митька. – Водой надо чистой! Будет заражение!
Он хлюпнул носом, и все-таки, не удержавшись, взвыл. Я похлопал его по плечу.
– Спиртом лучше всего. Но водки нет. Есть только пиво. В нем, наверное, тоже есть что-то обеззараживающее.
– В чем смысл? Тырить это, чтобы потом вылить?
Он кивнул на ящик с пивом.
– Шустрый простит нам одну банку, – чуть подумав, убеждённо произнёс я. – Тем более что он нам проценты все равно зажимает.
– Кстати, о процентах, – Дрюня сидел с задумчивым, отстранённым видом, не реагируя никак на Митькины страдания. – Нил, ты бы поговорил с ним…
– И что ему скажу? – я снял футболку, прикинув, что она не то, чтобы совсем чистая, но для начала сойдёт. Стал стирать уже вовсю воняющую пивом грязь с Митькиной ноги. В конце концов, он пострадал за наше общее дело, упав с забора на доску с гвоздём, когда мы перебрасывали этот ящик с территории магазина. – Он же прекрасно знает, что товар того… Откажется принимать, и как мы?
– Можно подумать, что киосков мало открывается, – пожал плечами рассудительный Дрюня. – С кем-нибудь договоримся…
– Киосков много, но Шустрый – один. С ним мы далеко пойдём. Он – финансовый гений.
Рана на ноге, когда я немного оттёр кровь и грязь с Митьки, оказалась не такой страшной, как мне виделось ещё несколько минут назад:
– Зуб даю, он скоро развернётся до международного уровня.
Дрюня хрипло рассмеялся:
– И мы будем на международном уровне тырить и сдавать ему ящики с дешёвым пивом. Не смеши меня.
Митька, обиженный нашим равнодушием к его страданиям, негромко, но красноречиво взвыл. Я обернул его лодыжку своей футболкой, проверил узел, чтобы он не размотался в самый неподходящий момент:
– Угроза жизни миновала.
Повернулся к Дрюне и повторил:
– Зуб даю, он за кордон выйдет. У него уже четыре киоска в нашем районе, и он договаривается с ивановскими, чтобы зайти к ним. Поэтому и платит мало. Ему для развития бизнеса бабло нужно сейчас. Чтобы ивановским отстегнуть.
– Добром это не кончится, – Дрюня наконец-то соизволил повернуться к Митьке и кивнуть ему.
– А ты вообще слышал, что в двухтысячном году наступит конец света? – задумчиво спросил я. – Так что ничего не кончится добром. Вообще. Всем нам скоро будет крышка. Ладно, тараньте этот ящик Шустрому и не гундите.
– А ты? – Митька поднял на меня своё доверчивое конопатое лицо.
– У меня музыкалка.
– Зачем ты вообще туда таскаешься? – Дрюня выходил из себя, как только я упоминал свои эстетские занятия, по его мнению, подрывающие мой имидж. – На фига тебе это надо? Тебя все равно вот-вот попрут оттуда, пианист хренов…
Я внимательно посмотрел на него:
– Так хочет моя мама, Дрюня. А я очень люблю свою маму.
***
… Смотрел на фото, и знал, что у Митьки под штаниной скрывается свежий шрам. Несмотря на то что это конопатое