разделяла логичные и нелогичные поступки. И приняла единственно верное решение – держать себя в руках.
Но злило меня теперь буквально все. Я пнула дворовую собаку с такой силой, что она, завизжав, откатилась назад. Жестокость не вязалась с моим характером – я до этого дня просто не умела так ненавидеть. Но теперь могла. Всех! Бабка в троллейбусе получила порцию оскорблений за то, что только взглянула на меня, учителя диву давались, с чего вдруг я огрызаюсь по каждой мелочи. Мне легче было молчать, чем открывать рот и не говорить гадости. Вернувшись домой, я избила подушку до перьев – проще не стало, но хотя бы измоталась физически.
Так и жила. Понимая, что рано или поздно сорвусь. Вся сила воли уходила на то, чтобы не взять нож и не отправиться в гости к вечно недовольной соседке. Та годами изводила подъезд, но люди предпочитали с брюзгой не связываться. А у меня в голове все чаще мелькала мысль, что пора ее поставить на место. Если выживет, то уже не посмеет снабдить кого-то вслед нелицеприятными эпитетами. Теперь я стала не просто злостью – я превращалась в справедливость с кулаками. И чувствовала достаточную силу и решимость, чтобы сделать мир лучше.
Это были два месяца ада, за которые я успела сменить четыре подушки, разругаться с друзьями, родителями, ухудшить положение в школе. Мама однажды осторожно подняла вопрос о психологе. И как я ее не задушила после этого? Ошеломительный самоконтроль! Но ад становился все темнее. Я уже едва держалась, зацепившись пальцами за край бездны. И только постоянный самоанализ помогал мне избежать непоправимого.
Ад неожиданно закончился, когда в моем сне умерла прекрасная Лия. Ее лица я тоже не разглядела, но сразу полюбила. Лия страдала острой формой аутизма, поэтому все люди снаружи попросту не знали, что внутри у нее целая вселенная, которой ей с лихвой хватает. Любящие родители неустанно пытались вытащить ее из себя – оттого детство она провела в обществе психиатров, но никакого положительного эффекта не наступило. Лие был нужен только покой. Она могла десять часов кряду рассматривать край занавески и восхищаться сложностью сплетения нитей, но все вокруг это считали отклонением. На самом деле в Лие господствовал такой совершенный мир, что она не могла себя заставить нарушать его – ненужными словами или действиями. И чем старше Лия становилась, тем крепче убеждалась, что права она, а не все остальные. Это они не видят полной гармонии, царящей вокруг. Это они наводят суету там, где без их вмешательства была бы идиллия. Год назад Лия перестала разговаривать, а потом и вообще реагировать на людей. Ей казалось, что это лучший способ спрятаться от назойливого внимания и продолжать созерцать мир без помех. Но выяснилось, что после этого ее отправят в клинику на интенсивный курс, и все станет гораздо хуже, чем прежде. Они сами вынудили бедняжку украсть у медсестры таблетки и покончить с затянувшейся суетой.
Смерть Лии я тоже оплакивала. Существа прекраснее я представить себе не могла и не встречала никого,