летописи относится к Саре ван Баалберген, первой женщине, принятой в харлемскую Гильдию святого Луки. Она вступила туда в 1631-м, за два года до Юдит Лейстер. Ни одна работа ван Баалберген не дошла до наших дней.
Хотя история эта вымышленная, подобные лакуны служили трамплинами для воображения. Для целей повествования в ней соединены детали из биографий нескольких женщин голландского Золотого века.
На опушке леса (1636)
Холст, масло
30 × 24 дюйма
Сара де Вос
Голландия, 1607–16??
Зимняя сцена в сумерках. На переднем плане стоит рядом с серебристой березой девочка, приложив к коре бледную руку, и смотрит на конькобежцев на замерзшей реке. Их около полудюжины, все тепло закутаны, крапинки бурой и желтой одежды скользят надо льдом. Мальчик катится по широкой дуге, рядом с ним собака тигрового окраса. Вскинув одну руку в варежке, он машет девочке и нам. Выше по реке – сонная деревенька, из труб поднимается дым, светящиеся окна кажутся еще ярче из-за свинцового неба. Единственный водопад света на горизонте, луг под просветом в облаках, затем, словно озарение, – босые ноги девочки на снегу. Ворон – фиолетовый и чуть мерцающий – каркает на ветке рядом с ней. В одной руке она держит растрепанную черную ленту, зажатую между тонкими пальчиками; подол ее платья, выступающий из-под длинной серой шали, изорван. Лицо видно почти в профиль, темные спутанные волосы рассыпались по плечам. Взгляд устремлен вдаль, но что удерживает девочку на месте – страх или странный ореол зимних сумерек? Она то ли не хочет, то ли не может дойти до замерзшей реки. Ее следы идут по снегу из леса, из-за края рамы. Она как будто вошла извне картины, выступила на полотно из нашего мира, не из своего.
Часть первая
Верхний Ист-Сайд
Ноябрь 1957 г.
Картину украли в ту неделю, когда русские запустили собаку в космос. Сняли со стены над супружеской кроватью во время благотворительного обеда в пользу сирот. Так Марти де Гроот будет излагать эту историю все следующие годы, рассказывать партнерам по юридической фирме, вставлять как комическую интермедию за обедами и за выпивкой в сквош-клубе. Мы окунали креветок в коктейльный соус, вынеся лучший фарфор Рейчел на террасу, потому что для ноября погода была необычно теплая, а тем временем грабители, переодетые официантами, заменили подлинник безупречно сделанной копией. Он будет особенно гордиться последней частью фразы: «безупречно сделанной копией». Эти слова он будет употреблять в разговорах с друзьями, страховыми агентами и частным детективом, поскольку они создают динамичную завязку истории – подразумевают, что некий преступный гений долго готовился украсть его картину, в точности как русские все эти годы тайно готовились колонизировать стратосферу. Кроме того, эти слова помогают замаскировать тот факт, что Марти несколько месяцев не замечал подмены.
О чем он будет умалчивать, рассказывая эту историю, так это что «На опушке леса» принадлежала его семье больше трех веков и перешла к нему от отца. Не станет он упоминать и того, что это единственная сохранившаяся картина Сары де Вос, первой женщины, принятой в голландскую Гильдию святого Луки. Да и кому он мог бы рассказать, что любил смотреть на бледное загадочное личико девочки на картине, медленно, медитативно занимаясь любовью с женой в годы ее депрессии после второго выкидыша? Нет, это Марти будет держать при себе, как личную веру в капризного бога. Он агностик, но подвержен приступам дикого суеверия – черта, которую старается скрыть. Он убедит себя, что пропажа картины исцелила Рейчел от депрессии и помогла ему наконец-то стать партнером в фирме. И что над картиной тяготело проклятие, объясняющее триста лет подагры, ревматизма, инфарктов, инсультов и бесплодия в его роду. Где бы она ни висела – в Лондоне, Амстердаме или Нью-Йорке, – предыдущие владельцы не доживали до шестидесяти лет.
Рейчел заказала «битников напрокат», чтобы встряхнуться. Она с тоской представляла, как патентные поверенные с запонками в манжетах, слегка захмелев, беседуют о недвижимости и нантакетском яхт-клубе, и вдруг вспомнила рекламную заметку, которую вырезала из журнала для выпускников и положила в свою коробку с рецептами. «Добавьте огонька вашему торжественному банкету… возьмите напрокат битника. В комплект входят: борода, черные очки, старая армейская куртка, джинсы „Левис“, потертая рубашка, кеды или сандалии (опционально). Скидки за отсутствие бороды, немытость либо отсутствие обуви. Доступны также битницы».
Если каждый год собирать деньги для городских сирот – сама эта фраза отдавала диккенсовской сентиментальностью, – то почему бы не впустить к себе сам город, не добавить красок Нижнего Ист-Энда и Гринвич-Виллидж? На звонок Рейчел ответила насморочная женщина, явно читавшая по бумажке. За двести пятьдесят долларов, монотонно пробубнила она, в назначенное время к вам прибудут два художника, два поэта и два интеллектуала. Рейчел представила подвал в Квинсе, где разведенки в наушниках сидят под лампами дневного света, словно африканские фиалки. Представила, как безработные актеры едут из Хобокена с ее адресом, записанным на спичечном коробке. Женщина