брала вино?
Я:
– Ах, я уже заведую погребами? Прошу прощения, лорд Грэнтэм!1 Поставлю на вид прислуге.
ТОМ:
– Нет, я просто хотел сказать, что ты сегодня была в магазине и…
Я (УЖЕ ВНЕ СЕБЯ):
– Я понимаю, что ты хотел сказать, ушлепок!
В разгар этой низкопробной репризы вбегает наша дочь. Она загораживает собой Тома и требует, чтобы я не кричала на папу. «Мы просто решаем одну проблему, милая», – быстро говорю я. В одной из множества книг для родителей, которыми завален мой прикроватный столик, сказано, что, если вы повздорили в присутствии детей, нужно демонстративно помириться, чтобы ребенок видел «здоровое разрешение конфликта». «Смотри, – говорю я дочке, – я обниму папу. Мы иногда ссоримся, но всегда миримся, потому что мы любим друг друга! Видишь?»
Я раскрываю объятия. Дочка видит меня со спины, поэтому не замечает, как, обнимая мужа, я злобно показываю ему средний палец и одними губами произношу: «Пошел ты!»
Конечно, мне не стоило так горячиться. А Том мог бы обойтись без великосветского брюзжания и молча сходить за вином. Теоретически. На практике же я превращаюсь в коварную мегеру, которая только и ждет, когда ее муж даст промашку (юрист, видимо, назвал бы это «провокацией преступления с целью его обличения»). Но, когда я взрываюсь – осознанно решая выпустить пар, вместо того чтобы подумать о чувствах ребенка, – стоит ли того моя «победа»? Уж больно избирательной получается у меня забота о дочери. Я бережно наношу ей на тыльную сторону шеи солнцезащитный крем и ограждаю Сильвию от избыточного сахара, вчитываясь в этикетку органических, полученных без пестицидов и генной инженерии хлопьев «Амазон», но при этом беспардонно нарушаю ее душевный покой, выкрикивая в адрес ее отца грязные ругательства.
Поистине, лучшее в себе мы бережем для детей.
Досаднее всего, что беспрестанные дрязги отравляют нам прекрасную со всех других точек зрения жизнь. Наша дочка – добродушный несмышленыш (сгорая от нетерпения вручить мне подарок ко Дню матери, она говорит: «Давай намекну: это мыло!»). Мы живем в уютном бруклинском доме, который когда-то был церковью. То, чем по заданию редакции занимается Том, язык не поворачивается назвать работой: сегодня он катается на велосипеде по разрушенным городам майя и прямо на пирамидах пьет с шаманами виски, завтра слоняется по безлюдным пустыням Юты, чтобы записывать пение редких птиц, послезавтра скачет верхом по пампасам Уругвая.
А я тем временем ухитряюсь подрабатывать внештатным журналистом. Те шесть часов, что моя дочь учится в школе, я провожу за компьютером и усердно пишу о красоте и здоровье для таких журналов, как Vogue (и не беда, что мышиный хвостик и растянутые лосины делают меня наименее гламурным сотрудником этой библии моды). В течение этого времени я практически не отрываюсь от монитора. Зато, когда в три часа школа заканчивается, я выключаю компьютер и превращаюсь в маму-домохозяйку. Благодаря этой сумасшедшей сосредоточенности