А этого придурка – Виннигота».
Я смотрела в сторону – шишки летели точно мне в лоб; с натужным скрипом раз в полминуты проезжались по ветровому стеклу щетки, равнодушно сметали налипшие снежинки.
– Знаешь, не ожидал от тебя – вперед меня побежала. Не нужна мне такая помощь, поняла? Я сам.
Конечно, сам.
Приходилось напоминать себе, что я разговариваю не с Дэллом, но с кем-то еще. И у этого кого-то сегодня был тяжелый день – сначала рана на тренировке, затем лечение. Неизвестно, сколько боли он пережил и сколько еще приготовился пережить.
– Поехали домой, – попросила тихо.
Сбоку невесело хмыкнули. Ему было тяжело, ему было плохо, я чувствовала, а помочь не умела.
– Все хорошо, – прошептала, глядя перед собой. Если не сейчас, то все равно когда-нибудь будет.
– Сколько терпения. Ах, да, ты ведь считаешь меня больным, а с больными принято возиться.
Я заиндевела и окончательно замкнулась в себе.
Заскрипели по снегу шины, когда машина тронулась. Больше мы не говорили. И я знала, что никакие его слова сейчас не должны меня царапать, но они царапнули.
(Sia – I’m alive)
Более других мне в нашей кухне нравилось место напротив окна – туда можно было придвинуть стул, водрузить на стол чашку горячего чая и смотреть, как снаружи неслышно опускается снег.
Вот и теперь.
Снега в этом году было столько, что снегоуборочная техника работала круглосуточно. Спрашивается – зачем? Комиссии стоило только чихнуть, и снега бы выпадало ровно столько, чтобы не вяз транспорт, но их то ли не заботили выходки раскрепощенной на самоуправство красавицы-погоды, то ли нравилось слушать скрежет ковшей ночами по мерзлому асфальту.
К слову сказать, этим вечером я быстро сообразила, что одним только чаем мне не обойтись – поднялась, достала из шкафа вино, вытащила штопором пробку, плеснула в бокал, уселась на место. Помощь Халка, конечно, бесценна, но сегодня одной только «решетки» мне не хватало – нервы расшатались до критичной отметки…
Вошел в кухню Дэлл, не проронил ни слова, приготовил себе кофе, вышел.
Тихо.
И я вдруг ощутила себя, как когда-то – чужой. Как в те самые дни, когда шантажом заполучила его кольцо, и хозяин дома только и делал, что ждал, когда же я выметусь наружу.
Незаметно подкралась и обняла грусть.
Когда-то давно он, выпив, признался мне в том, что в прошлом совершил ошибку – точнее, ряд ошибок, приведших к плачевному результату, который после пришлось исправлять Бернарде[2]. Он думал, что я не помню, потому никогда не вдавался в подробности. Но я помнила. Обе ветки – и ту, где, растеряв все силы на безответную любовь, я дожидалась прихода Баала, и ту, где этого никогда не случилось. Бернарда, конечно, старалась повернуть время вспять, и она сумела сделать главное – дать нам второй шанс, – но она все-таки не Дрейк, и моя память не заменилась, как ей следовало бы.
Ничего, шрамы заросли.
А теперь вот снова ныло сердце, как в те дни, когда в этом доме я была последней, кого желали видеть.
Ту полосу мы пережили –