из рабочих-ополченцев», – подумал Звягинцев. Он не успел даже разглядеть очередного провожатого.
Ратницкий быстро зашагал вперед. Звягинцев, прихрамывая, едва поспевал за ним.
– Не беги так. Далеко еще идти-то? – спросил он.
– Дальность – понятие относительное, – ответил, не оборачиваясь, Ратницкий. – В абсолютных цифрах метров четыреста. На трамвае – одна остановка. Но сейчас ситуация, как видите, изменилась, и трамваи здесь не ходят.
Звягинцев смутился. Он обратился к сопровождающему таким тоном, каким командир обычно обращается к рядовому бойцу, но уже по первым словам этого Ратницкого понял, что ошибся.
– Простите, – сказал Звягинцев, – вы что же, несете службу в ополчении?
– Нет, в ополчение не взяли, – отозвался Ратницкий, – есть такое малопочтенное в военных условиях понятие: «броня». Работаю на заводе.
Звягинцев хотел спросить, кем именно тот работает, но где-то снова загрохотали разрывы. Теперь они звучали глухо, точно гром проходящей стороной грозы.
– Это, по-видимому, у немцев… – полувопросительно произнес Звягинцев.
– Совершенно верно, – сказал Ратницкий. – Это ведет огонь наша морская дальнобойная артиллерия. Корабли Балтфлота. Мы уже привыкли. Как только немцы начинают обстреливать район завода или вообще город, корабли открывают огонь на подавление. Впрочем, извините. Вы все это, конечно, знаете лучше меня.
Звягинцев промолчал, потому что как раз этого-то он не знал.
Сверху донеслось подвывающее гудение мотора.
– Летает… – тихо, точно про себя, заметил Ратницкий.
На этот раз Звягинцев не нуждался в пояснениях. Вражеские самолеты он отличал на слух.
– «Рама», – сказал он.
Где-то там, в высоте, разорвалась ракета, и свет ее на несколько мгновений рассеял темноту. Звягинцев отчетливо увидел маскировочную сеть над головой, надолбы, баррикады и сторожевые вышки – все это на какое-то время приобрело осязаемую реальность…
До того как ракета погасла и все снова погрузилось во тьму, Звягинцев успел заметить, что в нескольких метрах от них начинается высокий забор, огораживающий территорию Кировского завода.
11
Еще шестого сентября Риббентроп объявил на пресс-конференции в Берлине, что окруженный Петербург падет если не в ближайшие часы, то завтра или послезавтра. Но прошел день, второй и третий, прошла неделя, потянулась другая, а Ленинград по-прежнему оставался советским.
Всего десять с небольшим километров отделяли передовые части фон Лееба от Дворцовой площади, на которой, по замыслу Гитлера, должен был состояться парад победителей. Миллионы людей во всем мире знали по немецким военным сводкам, что корпус Рейнгардта уже на окраинах города. Каждое утро, включая свои приемники, они ожидали услышать сообщение, что знаменитый город на Неве пал.
Но Ленинград оставался советским, хотя враг стоял у его порога.
И миллионам людей за рубежом казалось необъяснимым, почему солдатам фюрера не удается перешагнуть этот порог. Они