е утро, нежные ласковые лучи весеннего солнца просочились в окно, и оранжевые стены детской комнаты вспыхнули яркими солнечными бликами. Казалось бы, искристость и яркость должна способствовать умиротворённости и радостному настроению, но маленькой Фирузе было не спокойно. По утрам она, мрачная, часто с трудом поднималась с постели.
Её мучили кошмары и не только во сне, но и наяву. Происходило что-то непонятное, будто множество рук мяли тело и душили её. В такие мучительные минуты, слыша, как мать хлопочет на кухне, ей хотелось, позвать на помощь, но вместо голоса из груди вырывалось что-то похожее на шипение. Оставалось ждать, когда мама сама войдёт в комнату, и мгновения казались вечностью.
Озабоченная мать беспокоилась, что Фируза не просыпается, а подойдя к дочке, обнаруживала, что та уже не спит, и осторожно, успокаивая ребёнка, поднимала с постели. Девочка с трудом выходила из комнаты, едва передвигая ноги, и тихо жаловалась: «Мама, я так звала тебя. Я так кричала, но ты меня не слышала».
Фируза с трудом открывала глаза, массировала их во время умывания, но это плохо помогало. Она приходила в себя тяжело и медленно.
Спустя время ей казалось, что злые силы оставили её, но не надолго.
Впоследствии она с ужасом вспоминала, как в девять лет среди ночи она проснулась от тяжести на ногах, будто кто-то сидел и беспрестанно ритмично глухо стучал по ним. В детской, как обычно, никого не было, домашние спали мирным сном, и Фируза до самого утра терпела все это.
Она не ходила в детский сад, как её сверстники. Для Фирузы нашли няньку, одинокую старушку, которая жила неподалеку.
Эта невысокая, сухощавая, с загорелым лицом старушка одевалась старомодно: носила длинные платья с кокеткой и длинными рукавами, штаны, по низу которых была пришита кайма с вышивкой, голова была всегда повязана крепдешиновым платком с узлом на лбу. Её наряд дополнял камзол, стёганый халат с карманами по обеим стороны.
По характеру она была, энергичной и весёлой, жила недалеко от центра старого города в доме старой постройки, характерном для старой части Бухары.
Дом одинокой старушки с тяжёлыми деревянными резными воротами располагался в конце недлинного переулка, который заканчивался тупиком. Вместо звонка на воротах висела старинная, тяжёлая медная конструкция в виде молотка и небольшого медного кружочка.
Войдя, оказывался в небольшом дворике, прямо напротив ворот был небольшой полисадник, возле полисадника топчан. По обе стороны двора помещения: подсобные – по левую сторону, а жилые – по правую. Дом старушки аккуратный, жилые комнаты обставлены по-старинному: никакой мебели, разве что большой сундук. На сундуке аккуратно сложены курпачи, покрытые сюзане из старинной адрасовой ткани с тамбурной вышивкой. Деревянные полы застелены маленькими выцветшими ковриками. В углу комнаты растелены курпачи, на них тюфяки и плоские подушки. Здесь под рукой старушки лежал веер ручной работы. Днём в жаркое время года она пользовалась им, спасаясь от жары. Это было место отдыха.
Единственным украшением жилой комнаты являлся настенный шкаф, вделанный в стену, как это часто встречается в старинных домах. Это тонкая работа мастеров-гончаров, которые прямо в стену вмонтировали многочисленные полочки из гипса. Такое сооружение служило сервантом, в который ставили дорогие посуды, конечно, по мере возможности: китайский фарфор, узбекский с изображением хлопка, которые очень ценились в те времена.
А по вечерам хозяйка дома стелила на топчан коврик и курпачи с подушками и отдыхала. Подле неё всегда был большой чайник с чаем. Покручивая веером и попивая чай, она философски созерцала свою безмятежную одинокую старость.
Маленькой Фирузе было скучно в её доме. Она целыми днями томилась, поджидая своих родителей.
Старушка курила, вернее, принимала насвай. В те времена почти все старые люди что-то курили.
Старшие приказывали малолетним подготовить им кальян, а его надо было раскуривать, так что с малых лет формировалась зависимость от курения. Свой насвай старушка хранила в толстой склянке. Время от времени она высыпала содержимое склянки на ладонь, брала небольшую горсточку и кидала под язык. Такой «приём» производил не совсем благоприятное впечатление, на маленькую девочку, тем более склянка была неприятного болотного цвета. Старушка не разрешала Фирузе притрагиваться к ней. Впрочем, эта ежедневная процедура не могла не привлечь внимания малышки, которая не знала, чем заняться от скуки. Она сгорала от любопытства, размышляя, что же за лакомство находится в этой бутылочке, которое всякий раз ест нянька, а ей запрещает дотрагиваться.
Однажды, когда старушка вышла из комнаты, Фируза крадучись подошла к склянке, открыла колпачок, пальцем выманила немного содержимого и направила в рот. Липкое, с едким запахом зелье, слишком отвратительное и явно не съедобное, вызвало тошноту. Тщательно выплюнув и сполоснув рот, запив водой, она едва пришла в себя, недоумевая, зачем же старуха добровольно и ежедневно ест такую гадость.
И, наконец, детский сад. Фируза была красивым ребенком, родители её наряжали и баловали. Импортные вещи в советское время были дефицитом.