там баба страшная, а в сказку хочет. Живо, обе! Шевелитесь!
Да, Швед любит командовать. И еще он циничный и брезгливый. Нельзя, чтоб он узнал, откуда Мурка в их жизнь свалилась – бабкина квартира убьет все. Если Швед узнает про черную плесень на кухне и вонючие узлы, он выгонит, наверно… Мурка перестирала всю одежду, которую забрала из бабкиной квартиры, по два раза. А половину выкинула. Еще и потому, что вместо старья Янка помогла ей завести хорошие вещички.
У нее полно было знакомых стилистов, дизайнеров одежды, владельцев бутиков – и все эти модники прозвали Мурку Янкиной куколкой или Янкиной сестричкой, радовались ее микромодельной внешности. А Янка вроде бы и правда играла в куклы: между делом наряжать Мурку и фоткать эти кукольные lookи стало у нее пунктиком. На стойке с Муркиной мелкой одеждой становилось все больше платьиц, сарафанчиков, кружевных подъюбников, корсетов, а Янка рылась во всяких стоках, дизайнерских сэконд-хэндах, старых коллекциях; добычу отдавала дизайнерам перешивать на Мурку; если брала в бутиках для съемок что-то напрокат для клиентов, то прихватывала что-нибудь мелкое интересненькое и для Мурки, и дома фоткала ее, пока Швед не начинал ворчать, что их детсадовский косплей и чириканье выбивают его из работы. Но несколько работ с куколкой в аду он, мрачно понаблюдав за их девчачьей возней с нарядами, тоже сделал: тяжелые это были фотосессии и результат шоковый. И то платьице они с Янкой, подумав, чинить не стали – еще и рваное пригодится, не давать же Шведу еще одно пластать…
После этих съемок ее неприличные рисунки для Мити стали такими, что клиенты встали в очередь, а Митя вздрагивал, а потом бродил по номерам, мучительно решая, какую картинку пустить на продажу, а какую оставить на стене для пользы дела – постоянные гости огорчались, если видели, что картинку меняли. Владелец заведения заказал серию работ для своих высоких покровителей, а те захотели еще, один – чуть ему не весь «Декамерон» нарисуй для дачи на Корсике. Митя купил для Мурки дорогущую итальянскую и японскую бумагу, французскую акварельку и колонковые кисти. Багет для некоторых картинок покрывали сусальным золотом. Бизнес цвел так, что Мурка через день прокрадывалась мимо бабкиной квартиры на четвертый этаж и несколько часов рисовала то у Мити в крошечной квартирке, то на кухне – в зависимости от погоды за окном. Митя перестал кормить ее пирожными и заказывал фрукты из Таиланда. И еще для пользы дела натаскал откуда-то толстых дореволюционных альбомов по искусству и французских арт-буков. И даже сводил разок по знакомству в особое хранение Эрмитажа…
И еще после этих кукольных, игрушечных Янкиных съемок – панталончики с кружевами-юбочки-оборочки-нежные ткани, которые происходили-то, в общем, просто так, между делом, для удовольствия – Мурка, странное дело, почему-то уставала больше, чем после любого экстрима под камерами Шведа. Трудно быть девочкой. Трудно быть объектом, если ты сама художник. Трудно, когда тобой любуются… Трудно, когда Янка так внимательно смотрит, говорит ласковые слова, а в глазах у нее рождается странная тоска.
Конец