носил его всегда, разве что не ложился с ним спать. И то потому, что боялся его сильно помять. Сейчас я считаю, что это был первый сеанс зомбирования на идеологической основе. Во второй класс я пошел уже в московскую школу, так как отец после адъюнктуры был оставлен преподавателем в академии им М.В. Фрунзе и ему была выделена двухкомнатная квартира в доме, принадлежавшем академии и заселенному в основном её преподавателями. Этому предшествовал поход моей матери к начальнику академии генерал-полковнику Цветаеву В.Д., которому она в слезах рассказала о нашей чемоданной жизни с начала войны и безвыходном положении, поскольку дети школьного возраста и каждый год менять школы и не иметь угла для занятий стало невыносимо. Этот дом фактически был офицерским общежитием, он имел коридорную систему, где на примерно двадцать квартир была одна общая кухня и общая душевая, которой можно было пользоваться семьей один раз в неделю. В этом доме я прожил до окончания десятого класса. Из школьных лет интересны воспоминания о двух историях, оказавшие влияние на формирование моих ценностей. Первая – это исключение из пионеров. Как я уже писал, в пионеры я был принят в первом классе белорусской школы. Когда я пришёл первого сентября сорок девятого года во второй класс московской школы, естественно в отутюженном галстуке, классная учительница сказала, чтобы я его снял, потому что в Москве принимали в пионеры только в третьем классе. Я же, подавляя слёзы, пытался объяснить, что меня уже приняли в пионеры на торжественной линейке в белорусской школе и я дал клятву, никогда галстук не снимать и не снял его. На следующий день в школу были вызваны родители, не помню кто приходил, и было высказано категоричное требование – с ребёнка галстук должен быть снят. Естественно, дома была разъяснительная беседа, галстук был спрятан в комод, но в душе осталась обида и на школу и на родителей, которые, как мне казалось, не смогли защитить мою честь.
В детской психике заложилось первое сомнение в справедливости окружавшего меня мира, и я ещё не мог понять всей условности жития и той пропасти между декларируемой правдой жизни и лицемерной и порой лживой её сущностью. Но остался вывод, как бы внутренний, для себя, правда не всегда побеждает. Вторая история связана с физическим оздоровлением, как я этот процесс обозначил для себя. Дело было так. До пятого класса я учился в школе для мальчиков. Естественно девочки учились в школах для девочек. Это был 1953 год. Он запомнился по двум событиям. В этот год умер Сталин, с именем которого ассоциировалось «наше счастливое детство», проблем с концлагерями я не ощущал. Единственное помню, что взрослые, когда собирались по случаю каких-либо праздников или дней рождения, о чём-то шептались, удаляя детей в другую комнату. Второе событие было связано с объединением школ и созданием «смешанного обучения». Таким образом, прежде чем пойти в шестой класс, мне пришлось сменить школу и оказаться в, так называемой, «девчачьей» школе. Никто не спрашивал пожеланий