как хозяйка осторожно поднимает крышку коробки, рассматривая содержимое. Маленький скелет птицы был безупречен, нетронут. Словно экспонат из музея естествознания – зная Виктора, так это, вероятно, и было.
Сидни села, задумчиво провела пальцами по крылу птицы и подумала, сколько же той лет. Чем дольше существо было мертвым, тем труднее его вернуть. И чем меньше от него осталось, тем более хрупкая его жизнь. Так что, вероятно, скелет сломается, и когда это произойдет, он исчезнет навсегда. Никакого второго шанса.
Не за что ухватиться.
Сидни взглянула на красную металлическую банку рядом с кроватью. А потом взяла пинцет и начала удалять кости, стирая птицу по одному кусочку за раз, пока не осталось лишь несколько фрагментов. Длинная кость наверху одного крыла. Фрагмент позвоночника. Коготь одной ноги.
Сид глубоко вздохнула и закрыла глаза, положив руку на остатки скелета.
А потом потянулась.
Сначала она не чувствовала ничего, кроме костей под ладонью. Но представила, как тянется дальше, глубже, мимо птицы, коробки и стола, погружает руку в холодное пустое пространство.
Легкие начали болеть. Холод разлился по ее пальцам и по рукам, острый и режущий, и когда Сидни выдохнула, то почувствовала на губах струйку холода, точно туман. Свет танцевал под веками, далекий и слабый, пока пальцы не нащупали едва заметный намек на нить. Сидни потянула, осторожно, бережно. Она держала глаза закрытыми, но чувствовала, как маленький скелет начинает восстанавливаться, ощущала рябь мышц, кожи, мягкость перьев.
Еще немного…
Но потом она потянула слишком сильно.
Нить исчезла.
Бледный огонек пропал.
Сидни моргнула, убрала руку и увидела останки птицы. Теперь ее хрупкие кости восстановлению не подлежали. Разложенные на бархате потрескались, а отложенная в сторону кучка рассыпалась под собственным весом.
Еще не хватает сил.
Еще не готова.
Когда она попыталась дотронуться до костей, они развалились, оставив лишь пепельную полоску на синей бархатной подкладке, кучу пыли на столе.
Уничтожено, подумала Сидни, сметая остатки в мусорную корзину.
Я тебя уничтожу.
Я уничтожу.
Я…
Марсела открыла глаза.
Ее приветствовали стерильные люминесцентные лампы, запах антисептика и бумажно-тонкие больничные простыни. Марсела знала, что не должна быть здесь, вообще не должна быть жива. Но колеблющаяся зеленая линия на мониторе отмечала биение пульса, неумолимое доказательство того, что Марсела выжила. Она глубоко вздохнула и поморщилась. Легкие и горло жгло, а череп раскалывался, даже невзирая на высококлассные болеутоляющие в капельнице.
Марсела проверила пальцы рук и ног, осторожно повела головой из стороны в сторону и похвалила себя за поразительное самообладание. Она давно научилась разделять чувства, запихивать неудобные и недостойные в глубину сознания, словно старое платье в темный шкаф.
Марсела