сейчас стошнит. Я растерянно протянул Валерии бутылку, которую она машинально схватила и поднесла к губам.
Глотнув воды, Валерия вдруг побледнела еще больше, взгляд ее совсем поплыл и перестал фокусироваться на мне.
– Боже мой, Валерия! Что с тобой? – я едва успел подхватить девушку – она обмякла в моих руках.
Не зная, что делать с моей бедной подругой, я растерянно посмотрел на палатку, откуда Пьер так до сих пор и не появился. Я почему-то почувствовал волну негодования и отвращения к этому самовлюбленному типу. Если ему стало плохо от пива и он не смог даже выйти на сцену, то необязательно было срываться на Валерии и унижать девушку до такой степени, что она даже сознание потеряла. «Ну что за скотина этот зазнавшийся саксофонист! Занесу Валерию в гримерку. Не оставлять же бедняжку лежать на земле, – я был полон решимости. – Пусть только Габен попробует показать свой гонор – спущу на него всех собак».
С Валерией на руках я кое-как протиснулся через узкий вход и быстро осмотрелся, чтобы понять, куда лучше пристроить девушку, которая все еще так и не пришла в себя.
Вокалист сидел спиной ко мне за маленьким столиком и, казалось, совершенно не беспокоился о происходящем. Видя, что он даже не обернулся при нашем вторжении, я собрался с духом и, сдерживая свой гнев, как можно спокойнее небрежно бросил:
– Прости, друг, но Валери стало плохо, думаю, стоит позвать доктора. Если ты не против, то я пока устрою ее здесь. И можно мне побыть с ней, пока она не придет в себя?
Пьер ничего не ответил и даже не шелохнулся. Он сидел за столом вразвалку и как-то неестественно неподвижно. Руки его как плети свисали вниз под столешницу, почти касаясь пола, а голова была склонена набок и намного откинута назад. Сценическая куртка, которая была его визитной карточкой и, по всей видимости, неизменным атрибутом всех его выступлений, неряшливо сползла влево. Со стороны казалось, что она надета не на живого человека, а на манекен, которого одевали второпях и еще не выставили на витрину магазина.
Я застыл на месте со своей тяжелой ношей в руках, пытаясь заставить себя приблизиться к Пьеру. Смутное предчувствие колыхнулось внутри меня, и мне вдруг стало страшно.
– Пьер! – позвал я и услышал свой голос как будто со стороны. Он показался мне хриплым и безжизненным, словно записанным на пластинку – нечеловеческий голос, скрипящий и испуганный. Но даже не мой ужасный голос навел на меня панику, а тишина, которая раздалась в ответ. Пьер молчал и не шевелился. Фигура музыканта была неподвижна, как статуя в музее восковых скульптур.
«Еще один без сознания, – пронеслось у меня в голове. – Так я и знал, что все музыканты злоупотребляют таблетками. Наверняка перебрал лишнего, да еще и залил пивом. Так, Марк, сделай глубокий вдох и успокойся, надо помочь парню».
Я с трудом примостил неподвижную Валерию на небольшой складной стул, пододвинув к нему еще один и соорудив тем самым что-то наподобие дивана. Девушка продолжала лежать с закрытыми глазами, но дыхание ее было ровным. «Скоро придет в