их разговоры точнее, опиши все, до последней детали.
– Смуглый говорит с тем, кто спереди… Я слышу, как они говорят о деньгах. О заказе каком-то. Что подфартило им – и потрахаются, и бабла срубят. Потом про указание что-то… что приказали проучить. В живых оставить, но хорошенько потрепать. Урод этот снова оборачивается, пальцы в меня пихает… – голос дрогнул, но Карина зажмурилась сильнее и заговорила быстрее и чуть громче:
– Я напрягаю все силы и мне удается выдернуть ногу из захвата его пальцев. С всей дури бью коленом в челюсть тому, кто ближе. Вырываюсь, выгибаюсь, мотаю головой и начинаю кричать. Меня трясет, я чувствую дикий ужас и отчаяние. Мне кажется, что если я не смогу вырваться сейчас – то непременно погибну. Кричу, уже не думая о том, будут ли они злиться, надеюсь, что это поможет, что кто-то услышит, спасет… Не могу поверить, что все это происходит со мной… что это не ночной кошмар, – Карина заерзала на кресле, вжимаясь затылком в подголовник. Все! Довольно! Пора прекращать все это! Я привстал, но жесткий взгляд врача заставил меня замереть и я услышал его монотонный ровный голос.
– Продолжай, Карина.
Карина сделала несколько рваных вдохов, и, почти не шевеля губами, продолжила:
– Меня обхватывают за шею, сильно сжимают и выгибают голову назад. Я больше не могу кричать, из горла вырывается только хрип. Мне начинает не хватать воздуха, сил сопротивляться становится все меньше. Мои ноги сильно сжали, и тот, сидел на переднем сиденье, тоже хватает за лодыжку. Он кричит кому-то из двоих, чтоб не придушили, что нельзя, что подохнуть сейчас я не должна.
Тот, кто справа, орет и ругается, говорит, что игры закончились и что я нарвалась. Вскрикиваю от резкой боли, я чувствую ее между ног. Он резко ворвался в меня пальцами и двигает ими очень резко и быстро. Я не могу терпеть, скулю, плачу, чувствую, как горячие слезы скатываются по лицу и шее. Между ног жжет, словно огнем. Боже, как же больно. Не могу… не могу… – Карина замотала головой и крепко сжала ноги в коленях.
– Что происходит дальше?
– Он убирает руку, и я могу выдохнуть. Чувствую, как сердце бьется, кажется, сейчас выпрыгнет из груди, и мне хочется плакать. Убежать далеко, чтобы никто не видел, и плакать. Постоянно… Навзрыд… Мне больно. Мне плохо… Я боюсь… боюсь, что это только начало. Он говорит довольным голосом, что все, порвал меня, теперь можно и по-нормальному трахать. Вижу на его пальцах кровь, он подносит их к моему лицу, растирает ее по щеке и опускает руку к груди, – Карина сделала паузу и облизнула бледные пересохшие губы. – Он продолжает говорить, как будто специально, чтобы я слышала и понимала, что они еще не закончили. Что все это – цветочки. Что благодаря мне они получат дохрена денег, что наверное Аллах их наградил за какие-то хорошие дела.
Какой, к дьяволу, Аллах? Итальянцы всю жизнь были католиками. Какой, бл***, Аллах? Я не знаю, какие мысли сейчас сводили меня с ума больше – о том, что я услышал из уст своей малолетней дочери, или о том, что убил я не тех. Не тех, бл***. Что