разбитые губы вспухли. Но больше всего меня поразил вид ее волос – их я никогда раньше не видела, так как их всегда покрывал туго намотанный doek. Волосы были заплетены в тугие косички, но несколько прядей выбились и торчали.
Эдит уронила сигарету, которую готовилась закурить, и потянулась к лицу Мэйбл, но та вздрогнула и попятилась. Взгляд единственного действующего глаза, налитого кровью, метался по парковке.
– О господи, Мэйбл, что с тобой?
Мэйбл не слушала. Она повернулась к своим – ее, кажется, подбодрило то, сколько чернокожих толпится на стоянке.
– Мэйбл, я отвезу тебя в больницу. Надо показать тебя врачу.
Мэйбл помотала головой и сморщилась. Движение причинило ей боль.
– Ты ранена. Не знаю, что эти сволочи с тобой делали, но тебе нужна медицинская помощь.
– Нет, – проскрежетала Мэйбл. – Нет.
Эдит в отчаянии всплеснула руками.
– И что ты собираешься делать?
– Вернусь домой. В бантустан.
– Какой?
– Кваква.
Мне всегда нравились взрывные щелчки языка сото. Некоторые слова Мэйбл звучали так, будто пробка вылетала из бутылки шампанского, и хотя я часто пыталась подражать ей, мой язык был ленив и непокорен. Но сейчас слово, произнесенное на сото, не отозвалось во мне приятной щекоткой – только ужасом, которому нет названия.
– Это же очень далеко, а ты в таком состоянии… – Эдит собиралась продолжить препирательства, но замолчала, осознав, что без толку. Мэйбл приняла решение, и ничто ее не остановит.
Прежде чем кто-нибудь успел произнести еще что-то, я шагнула к Мэйбл и обняла ее. Обхватила за талию, ожидая, что Мэйбл притянет меня к своему могучему, утешительному теплу, но она отстранилась. Удивленная, я подняла на нее глаза. По отсутствующему выражению на лице Мэйбл я поняла, что за те долгие одинокие часы, пока ночь перетекала в день, между нами что-то изменилось.
Мэйбл всегда знала, как унять мою боль, а такой боли, как в эти минуты, я не испытывала за всю свою жизнь. Каждый раз, воображая своих родителей с перерезанным горлом, представляя, как кровь фонтаном брызжет из ран, я тоже хотела умереть. А если я не могла умереть, то единственным человеком, который мог бы утишить мое горе, была Мэйбл.
Я рванулась к ней, она не успела отступить, и я покрепче прижалась к ее животу. Я вдохнула знакомые, успокоительные запахи – вазелин, табак, мыло и лук, – но были и другие запахи, новые, и они перекрывали старые, – отвратительный резкий налет страха и пота. Мэйбл попыталась разомкнуть мои руки, но я вцепилась в нее еще крепче. Мне надо было, чтобы она позаботилась о моих ранах. Мне надо было, чтобы она поцеловала их – и все бы прошло.
Вместо этого Мэйбл резко схватила меня за запястья, скрутив кожу, и от боли я разжала пальцы. Впервые Мэйбл причинила мне боль. В несколько секунд она освободилась от меня и теперь затравленно озиралась, ища, куда сбежать.
– Мэйбл! – Я понимала, что сейчас произойдет. – Мэйбл, пожалуйста, не уходи.
Она