Но сама рассказывала.
Напротив врача сидел пожилой человек с седой бородкой.
– В вашей диете обязательно должны быть икра, осетрина, семга, ананасы.
– Я это все ем постоянно.
– Да, – ее рот скривился от удивления еще больше. – Глаза ваши мне не нравятся. Пили под Новый Год?
– Как же, немного коньячку.
– Сколько это немного – грамм пятьдесят?
– Обижаете, Венера Георгиевна, грамм пятьсот.
– Что? Валя, – крикнула она медсестре, прикорнувшей за ширмой после новогодних праздников, – выпиши ему инсулин и все, что попросит…
На крыльце райпотребсоюза пузатый человек орал в мобильник:
– Пойми, там нет мово интереса. Ну и хрен с ним, что дорога общая, в кармане вошь на аркане. Какой миллион ускреб? Ты это, за базаром следи. Нету у меня денег, и все.
Посмотрев на Никитичну, спросил:
– Опять надо брехунок выписать? Там одна блевотина, а не выпишешь будет большой геморрой.
Пискнул мобильник, заиграл «Мурку».
– Подожди, Никитична. Марфа, привет! Что, что? Кто на заду у тебя ждет? Николай? Ах, ты огород имела в виду. Теперь тебя подстегнул к своим проблемам, какой упертый. Я же говорю: нет мово интереса. Или вот что: пусть даст на неделю свою актрису, как он ее называет. Что, все буфера ей помяли, своротили сцепку? Если не будет этой самой актрисы-матриссы – только отлив. Все завязали. Вот, Никитична, живем, как на море: то прилив, то отлив.
– И все в свой карман.
– Не в чужой же, всеобщие блага – в прошлом. А брехунок подпишу, даже два – один тебе, все равно заставят…
Снова заиграли « Мурку», снова раздалось по улице: «А я говорю – нет мово интереса». Телевизионная мачта ретраслятора показалась ей наркотической иглой, воткнутой в тело города, по которой сползали похожие на кровь розовые сгустки облаков.
Из подъезда пятиэтажки выскочила с сумкой и фонендоскопом в руках медсестра скорой помощи.
– Эх, и вредный мужичок, – пожаловалась Никитичне.
– К нему и иду.
– Вам бы медаль «За мужество», – восхитилась медсестра.
И орден бы дать не мешало. Старик был жадный, злой. Недавно потерял зрение и стал еще злее. Заставил пригласить в свидетели соседку, прежде чем открыть дверь.
– Сволочи, – орал он на всех – на родных и близких, на чиновников и социальных работников, особенно на врачей, дошел до прокурора. Бригадами приезжали из больниц и поликлиник, но что припишешь: давление, как у космонавта, сердце здоровое. Немного спина побаливает, так и молодых вон как скручивает.
Она смотрела на него – маленького, обмоченного, с всклокоченными волосами. Один глаз стеклянный, другой словно немного видит, и все время бегает туда – сюда, как на старых часах. Страшновато.
– Вот вам пенсия, семнадцать тысяч рублей.
– Все правильно? – спрашивает он у соседки.
– До копеечки, – подтверждает та.
– Пока, Федор Владимирович, увидимся.
– Тоже