закрепляют на хорошо отполированную ось, в надёжно закрытом корпусе. Главное, чтобы ничего не мешало им свободно вращаться. Иначе будет сильная погрешность. Никогда не видел? У вас в медресе они в ходу у звездочётов и рисовальщиков карт.
Пришлось признаться, что все эти годы я уделял больше внимания богословию, истории и праву, чем познанию тайн бренного мира. Хотя меня всегда привлекало искусство исчислений. Которое я относил к философии.
– Наука о числах, есть царица всех наук, – отвечал на это Мисаил.
И добавил:
– Мой отец любил так говорить. Он был в молодости рисовальщиков карт. У меня дома остался очень хороший дорогой компас, принадлежавший ему. Жаль я не смог забрать его в дорогу – кто же мог предвидеть, что так получится. Глядишь, пригодился бы.
Мне приходилось видеть Мисаилова отца. Его звали Санчо. Санчо из Пальмы. Он жил в Каире и часто заходил к нам по делам. Это был красивый и весёлый мужчина, который всегда дружелюбно улыбался. Мне он нравился. Загадочная история о внезапном богатстве придавало этому всегда изысканно и со вкусом одетому человеку привлекательной таинственности.
Я сказал об этом Мисаилу. Тот засмеялся:
– Тень часто бывает намного больше самого предмета. Неизвестность всегда порождает таинственность. На самом деле всё куда проще. Деньги ему дал мой дед. Отец матери. Он прибыл из-за моря, из того самого Улуса Джучи, куда мы сейчас направляемся. Хорошо помню, что его тогда почему-то называли улус Берке. Кажется, так звали первого тамошнего хана-мусульманина. Я очень хорошо запомнил эти дни, потому что моя жизнь тогда резко переменилась.
Был самый конец лета. Помню отец прибежал домой, страшно взволнованный и закричал матери: «Сегодня прибыл посол к нашему султану от хана Узбека! Знаешь кто это?» Потом они шептались вполголоса. А на следующий день меня повели к моему деду. Это был уже очень старый человек, который едва сумел подняться, когда мы вошли. Помню, как он заплакал, увидев меня, и сказал: «Как ты похож на свою бабку!». Рядом с ним стоял суровый немолодой мужчина – брат моей матери. Он ничего не говорил.
Потом родители сказали, что дед звал их с собой, в далёкую Золотую Орду, где он могущественный вельможа, начальник ханской охоты. И у меня замирало сердце от страха и сладостного предвкушения. Ещё через три недели мне сообщили, что дед умер в Каире. Его похоронили в усыпальнице эмира Сусуна. Тот ведь был тоже родом из Золотой Орды и в молодости даже был знаком с моим дедом.
Плавание наше до Крыма было долгим и мы много о чём наговорились, прогоняя корабельную скуку. Грядущее не пугало Мисаила как меня. Для него это во многом было возращением. Ведь он плыл на родину своих предков. Где-то там жили родственники матери. Может ещё жив и тот самый суровый дядя, которого Мисаил видел в детстве? Кто знает? Ведь в тех краях тоже свирепствовала чума, выкашивая целые семьи.
Дед Мисаила был ханского рода. Потомком самого Чингизхана. Только какой-то