неё светит, и она от него цвет получает. А может, она на самом деле и не жёлтая вовсе. Вот что для тебя жёлтый?
Я в раздумьях тряхнула головой и нескоро нашлась, что ответить.
– А как объяснить? Жёлтый – он и есть жёлтый, и всё тут, – протянула только.
– Да… – согласился папа. – Наверное ты-таки права. Как же ты мне объяснишь, что такое жёлтый, если для меня это, может быть, синий? Нерешённые загадки. Странно всё это. Вообще природа человеческого восприятия – штука сложная, невероятно сложная. Человека вроде бы и отдельным миром не назовёшь, ведь все проделки сознания и подсознания – это мозговая деятельность, а мозг у всех есть, даже если в отношении некоторых это сомнение вызывает. Но в то же время ты не можешь доподлинно судить, какая она у другого, эта самая деятельность, ведь он – это не ты, и, как бы ты ни утверждал, что знаешь его как облупленного, всё-таки ты его даже наполовину не знаешь так, как знает он себя. Эх… Как много в мире непознанного. Может и ты, принцесса, – он весело щёлкнул меня по носу (ещё папа часто утверждал, что я со своими медными кудряшками, молочной кожей с розовым румянцем, апельсиновыми веснушками и зелено-карими глазами похожа на кельтскую принцессу), – совершишь какое-нибудь открытие по этой части. Ты девочка неглупая и не раздолбайка, главное, чтобы ты с этой дороги не сходила. У тебя всё-таки моя кровь, и, я надеюсь, ты больше моего добьёшься… Смотри-ка, – папа указал на наш дом, где на пороге уже стояла мама руки-в-боки. – Вот мы и пришли. Попали мы с тобой, Мёрфи, сейчас журить нас будут, – засмеялся отец, хоть и понимал прекрасно, что журить будут только его, а меня мама сама послала, чтобы вызволить его из пивного плена.
Сама мама тоже была не из числа слабых. Если уж эта женщина была в чём-то убеждена, то она ни за что бы не остановилась, пока не переубедила оппонента. Этим мама крайне сильно напоминала Лу. Отец часто не понимал, зачем она это делает, ведь «дуракам что-то доказывать бесполезно, они как бредовые больные. Что не соответствует бреду – катись оно к чёртовой бабушке», но его жене это приносило какое-то поистине мощное удовольствие. Она обожала понижать значимость зазнаек в их собственных глазах и пускай порой жестоко, но честно указывала людям на их сущность. Неудивительно, что в деревне её уважали и немножко, в рамках дозволенного, побаивались. Мама не разглагольствовала, чем порой страдал папа, она жила под девизом «Зачем лишний раз тратить кислород, его и так мало». Но то, что она говорила, всегда было к месту. Лаконичная, точная и остроумная – так знакомые описывали маму и её речь.
Вне всяких сомнений, подобные люди определённо не будут воспитывать своих детей шаблонно. Всё, что ни делалось мамой с папой в отношении нас, было от души (хоть родители и могли поспорить о её наличии). Крестили они нас – и то под давлением бабушки с дедушкой, маминых родителей, живших на другом конце деревни. И, может быть, ещё чтобы не создавать нам в дальнейшем проблем. Но церковь по воскресеньям мы, в отличие от всех остальных